О романтике
Все дело в том, говорит Поэт, что нас лишили настоящей романтики и навязывают ложную. Настоящая романтика есть не образ жизни, а состояние души. Причем это состояние не имеет внешних причин и не сводится ни к чему другому. Оно приходит вдруг и в самый неожиданный момент. Вот так, например:
Возможно, ты прав, говорю я. Но тут есть одно существенное обстоятельство, которое ты не учитываешь. Дело в том, что я никогда не сидел верхом на лошади, если не считать того, что в детстве меня родители сфотографировали верхом на пони в зоопарке. И кроме кухонного ножа, никакого оружия в руках не держал. Но ты же офицер запаса, удивляется Поэт. Я по политической части, говорю я. Прекрасно, говорит Поэт. Значит, ты Комиссар. Я не комиссар, говорю я, а политрук. А точнее — поллитрук, как острит Добронравов.
Идейные течения
В первые же дни пребывания в Желтом доме я обнаружил наличие многочисленных мелких «творческих» группок, которые не столько «творили», сколько «вытворяли», то есть поносили друг друга и возвеличивали себя как единственных представителей передовой мировой науки. В секторе логики на десять человек было три такие группки. Одна группка (главная, в нее входило пять человек) звала работать на уровне мировой логики, хотя никто из членов группы не знал толком ни одного иностранного языка и не был способен решить ни одну логическую задачку даже в пять шагов доказательства. Они сыпали иностранными именами и специальными терминами, но даже на примитивные вопросы не могли дать вразумительных ответов. Возглавлял эту группу параноик Смирнящев. Он и его правая рука Вадим были непременными участниками всяких комиссий, советов, симпозиумов и регулярно ездили за границу. Ходили слухи, что они стукачи. Но такие слухи ходили обо всех. И даже обо мне, когда стало известно, что меня берут в Желтый дом.
Вторая по важности группа состояла из двух человек, хотя это была группа диалектической логики. Сначала меня это обстоятельство крайне удивило: диалектическая логика у нас часть государственной идеологии, а формальная логика — лишь нечто допускаемое из милости и из учета международной обстановки, и такое несоответствие! И за границу диалектических логиков не пускали. И печатали неохотно, правда, диалектические логики сектора были необычайно глупы, бездарны и невежественны, но все-таки они были представителями «высшей логики, дающей самое глубокое, полное и всестороннее учение о правилах мышления». Потом я понял, в чем дело: диалектической логикой занималась вся многотысячная армия советских философов, а эти два дегенерата просто были представителями этой армии в формальной логике, которая хотя всячески раскланивалась перед диалектической логикой, но была себе на уме, и за ней нужен был глаз да глаз.
Была в секторе еще третья группа, состоявшая из одного человека — Учителя. Эта группа демонстративно презирала диалектическую логику и считала, что «мировые и эпохальные достижения современной логики» суть такая же липа, только в современной форме, и потому в логике все надо переделывать заново. Я, естественно, примкнул сразу же к этой группе, поскольку не имел никакого желания двигать вперед диалектическую логику и делать новый вклад в мировую современную (математическую, символическую) логику. Вот переделывать — другое дело. Тут можно вообще ничего не делать. Но я ошибся, ибо единственный член этой группы был и единственным серьезно работающим сотрудником в секторе.
Заведующий сектором был вне групп и над группами. Он был добрый, умный, образованный человек, стремившийся к одному: чтобы в секторе был мир и чтобы сектор был на хорошем счету. Научными делами в секторе фактически заправлял Смирнящев, а организационными — Вадим. Сначала мне было непонятно, почему Смирнящев и Вадим так пекутся о своем руководящем положении в секторе: подумаешь, какое дело — быть вождем малюсенькой группки! Но и в этом я ошибался. Дело в том, что руководство сектором давало возможность заправлять всеми логическими делами в стране. Все совещания, издания, заграничные поездки, присуждение степеней и званий и т.п. решительным образом зависели от нашего института, а в институте — от нашего сектора. Иначе говоря, даже наша (казалось бы, такая ничтожная) сфера бытия являла собой типичный советский образец организации управления, распределения деятельности и получения жизненных благ. Например, чтобы улучшить жилищные условия, надо прослыть крупным ученым, получить должность старшего сотрудника, защитить кандидатскую или даже докторскую диссертацию, напечатать кучу статей и монографию и т.д. и т.п. Это сотни и тысячи действий, и каждое из них так иначе восходит к правящей мафии нашей области науки (если позволено будет так выразиться!), а в этой мафии есть свое руководящее ядро. Я не сразу разобрался в этой системе, она прикрыта всякого рода привходящими обстоятельствами — приятельскими отношениями, лицемерной заботой о благе науки, совместной защитой от нападений извне (особенно — со стороны диаматчиков).
Наука побеждать
В передовой статье газеты «Правда», названной «Наука побеждать», сказано следующее: «Ныне только в системе партийного просвещения свыше 28 миллионов человек изучают основы марксистско-ленинской науки». Я один из них. Причем я являюсь рядовым участником пропагандистского семинара повышенного типа и сам руковожу пропагандистским кружком на одном из наших подшефных предприятий. В этой статье сказано, что «советский народ безраздельно верит ленинской партии», что «ленинизм — это подлинная наука побеждать», «что учение и дело Ленина бессмертно, тому что оно верно», и т.п. В общем, сказано все то, что говорится в таких случаях. В кружке у меня есть один въедливый парень. Собственно говоря, он далеко уже не парень — ему за пятьдесят. Но это не мешает ему придираться к каждому слову. Он и притащил этот номер «Правды» на семинар, начал задавать «вопросики». Во-первых, сказал он, вот тут говорится о «правовой культуре». Что это такое? Чтобы мы лучше знали свои правовые возможности или чтобы мы лучше выполняли свои обязанности? Во-вторых, разве для бессмертия достаточно того, чтобы что-то было верно? А скольких борцов за правду передушили?! Что ответишь на такие «вопросики»? Прочие участники кружка зашипели на любознательного: надоело! пора кончать! дела дома! все равно это — пустой треп! Пришлось закруглиться, а «вопросики» выясн с любознательным в индивидуальном порядке. Естественно в ближайшей забегаловке. Кончай ты эти свои «вопросики», сказал я ему. Ты меня все время ставишь в неловкое положение. И стукачи на тебя (да и на меня) наверняка настрочили кучу доносов. Да и чего ты этим добьешься?! Ничего, сказал он. Только надоело все это. Тошно. А ты не ходи на этот вшивый кружок, сказал я. А ты можешь не ходить на него сам? — спросил он. То-то! Вот в этом-то и загвоздка. Мы все презираем эту муть, а вынуждены вести себя так, будто «безраздельно верим». Тьфу, ... твою мать! А все-таки что они имели в виду под «правовой культурой»? Думаю, что ничего, сказал я. Просто — дань времени. Все болтают о правах человека. Ясно, сказал он. Но вообще говоря, все это безнравственно. Нравственность тут ни при чем, сказал я. Нравственные категории так же неприменимы к нашей жизни, как и правовые. Ты знаешь, кто в нашем обществе нравственен? Во-первых, те, кому не удается стать безнравственными по независящим от них причинам. Во-вторых, те, кто благодаря некоторым условиям без всяких усилий имеет все то, для получения чего надо стать безнравственным, если этих условий нет. И в-третьих, те, для кого быть нравственным есть призвание, «пунктик» или бизнес. А остальные все вынуждены стать безнравственными, чтобы жить заурядной нормальной жизнью.