Держа наготове револьверы, оба приближаются к неподвижно лежащей фигуре.
Не доходя несколько шагов, они смущенно опускают револьверы. Перед ними труп. Он без головы. Голова лежит несколько дальше и представляет из себя застывший кровавый комок.
— Это дело японцев — решает Ефим, — хотя и белые этим занимаются.
Пройдя шагов сто, они наталкиваются еще на несколько трупов. У всех у них отрублены головы. С трупов снята вся одежда, и они совершенно голые. Тела изрезаны, изуродованы…
— Пойдем скорее, — торопит Ольга Ефима. Она не в силах спокойно созерцать следы зверской потехи белогвардейцев.
— Идем, — отвечает Ефим, но в тот же момент его внимание привлекают две, рядом торчащие, точно воткнутые в землю головы.
— Я знаю, я знаю одного из них, — кричит Ефим, подбегая. — Это — Калманович!
Они оба стоя зарыты в землю и их шеи стиснуты двумя параллельными бревнами, связанными между собой.
— Звери, — только и может выговорить Ефим. В бессильной злобе он трясет кулаками.
— Идем, идем отсюда, — уже силой тащит его Ольга.
Дальше оба идут молча.
У обоих одно дело. Но у каждого свои думы. Ефим — сам питерский. Рабочий. С шестнадцати лет у станка. Жил и работал, пока революция подхватила, понесла, пока забурлила в нем самом…
И теперь он — Ефим, знает, за что он борется, куда идет, и ему не страшны лишения, ни страдания, не страшна сама смерть…
А она — дочь крестьянина, видевшая город всего месяц, два, но чутко воспринявшая все, впитавшая в себя, скоро сделавшаяся нужной для дела, ценной и необходимой…
И вот фронт: она санитарка. Сколько ран, сколько перевязок, сколько людей, благодарных ей за облегчение их страданий. А она знает: она исполнила только свой долг.
Награда? Разве это делается за награду!
Может быть, ее награда… Ее любовь к Лазо…
Оба молча шагают по обледенелому снегу и думают свои думы.
— Кто-то сюда едет, — первый прерывает молчание Ефим. — Как жаль, что нет бинокля.
— Я вижу и так, — отвечает Ольга. — Их четверо военных и, по-видимому, японцев.
— Неужели японцы? Надо спрятаться. — И Ефим смотрит кругом, ища место, где бы можно было прилечь.
Но их уже заметили. Бежать нет возможности. Также сопротивляться. Через минуту их окружают японцы.
— Откуда? — спрашивает их офицер по-английски.
— Не понимаю, — отвечает Ефим по-русски.
Японцы о чем-то совещаются. Потом, решивши вопрос, знаками показывают Ефиму и Ольге следовать между ними. Один из японцев ударяет Ефима нагайкой и приговаривает:
— Ходи, буршуика, ходи!
Штаб.
— Прошу вас допросить этих двух красноармейцев — обращается к Луцкому японский офицер. — Они русские, должно быть, большевики.
— Хорошо!
Он входит в комнату и пытливо осматривает обоих.
— Обыщите их, — он отдает краткий приказ по-японски стоящему у пленников конвоиру.
Конвоир выворачивает карманы Ефима и ощупывает его самого со всех сторон. Когда он хочет то же самое сделать с другим красноармейцем, он получает крепкую пощечину, вынуждающую его отступить на несколько шагов. Но японец опять приближается, срывает с головы фуражку и вытаращив глаза докладывает Луцкому, коверкая русские слова:
— Гоцпадзин пурковник… Этто-о дженчина.
Только теперь Луцкий поворачивает голову и видит прекрасный профиль женщины, разгневанной грубостью японца.
— Как вы сюда попали? — невольно вырывается у него. За что вас арестовали? Откуда вы?
Молчание.
— Отвечайте на мои вопросы, я требую.
Ольга упорно молчит.
Луцкий поражен таким поведением. Какова бабенка! Здорово. А она мила даже в этой шинели, неуклюже облекающей ее фигуру.
— Вы так и не скажете, откуда вы?
Плотно сжатые губы. Гневные глаза. Плевок слова:
— Нет!
— Почему? — Луцкий почти умоляюще смотрит на нее. Он всегда был противником расстрелов, и ему не хотелось бы…
— Ну, отвечайте же — почему.
— Это требуют интересы народа…
— Вот это здорово!
Не зная, что дальше предпринять, он говорит ад'ютанту:
— Отведите ее пока.
Потом про себя:
— А храбрая девчонка! И откуда такие берутся?
Может быть, спасти ее. Увести с собой?
— Народ! — на миг, как будто что-то теплое вливается в сердце. Интересы народа. Да, ведь, и он борется ради этих интересов. Почему же они враги, такие кровные враги.
Странно.
Глава 11-я
ТАЙГА ЗАМОЛКЛА
1. В шкафу
Армия разбрелась. Кочуют одиночки, кочуют группы бывших отрядов, соединяются случайно под предводительством более отчаянных, идут, жгут, грабят…
Порой встречаются с каким-нибудь отрядом красных или белых. Завязывается бой — или побеждают, или спасаются бегством. Больше последнее. Причина: дезорганизованность бандитов, их состав случайный, шкурнический.
В деревнях и селах крестьянство в панике. Приходят и уходят отряды. Все берут, всем надо. Крестьяне пугливо прячут последние мешки с зерном, зарывают, закапывают в землю. Ночью тщательно закрывают амбары, все двери, калитки. Опасно подойти близко к большим дорогам.
Ильицкий уже пятый день в пути. Осторожно наводит справки о местонахождении Лазо. Никаких сведений.
Под деревней Утесной чуть не столкнулся с шайкой вооруженных бандитов. Сзади — он знал — шел отряд семеновцев. Куда спрятаться? По обледенелым канавкам, местами проваливаясь в воду, Ильицкий дополз до ближайших строений. Оказывается — дом лесничего. Попробовать ли наугад? Другого выхода нет. Ильицкий постучал.
— Кто?
— Свой, откройте.
Дверь открывает пожилой мужчина. Местный лесничий. Семеновцы разграбили его скот, и он сделался очень подозрительным. Меряет Ильицкого взглядом.
— Вы семеновец?
— Нет. Я так… По делу — невнятно бурчит Ильицкий.
— Войдите.
Разговорились. Узнав, что лесничий сочувственно относится к японцам, Ильицкий решает использовать это.
— У меня поручение к князю Кудашеву. Мне нужно во что бы то ни стало этой ночью пробраться до ближайшего японского отряда.
…Тук-тук-тук-тук… кто-то стучит в дверь. Крики, перебранка. Много голосов:
— Отвори, чортова харя!
— Это бандиты, — решает Ильицкий. — Мы их не пустим.
— Возьмите револьвер.
Лесничий схватывает его за руку.
— Бесполезно! Они все равно вломятся и убьют, если будем сопротивляться. Лучше спрячьтесь в этом шкафу, я их угощу, и они уйдут.
Град ударов прикладами в дверь.
— Открывай сукин сын, пока душа твоя цела!
— Сейчас, сейчас!
Ильицкий влезает в шкаф. Приходится согнуться и скорчиться. Лесничий бежит к дверям.
— Войдите, дорогие, войдите!
— То-то — дорогие! А ждать заставляешь! Ну, ставь жратву! живо!
В комнату, стуча винтовками, вваливаются человек десять бандитов. Подозрительно озираются по сторонам, заглядывают в углы, усаживаются за столом. Едят, перебрасываются грубыми шутками, хвастаются друг перед другом своими похождениями.
— А что ты держишь в этом шкафу? — задает вопрос лесничему глава бандитов.
— Да так, дела лесничества, — дрожащим голосом отвечает лесничий. — Бумаги всякие.
— Ну, из-за бумаг таких шкафов не держат. Это ты другому заливай.
— Небось, деньжонки прячешь?
Лесничий бледнеет. А вдруг, вдруг узнают, что в шкафу. Тогда смерть тому, и, конечно, и его расстреляют.
Бандиты замечают волнение лесничего. Обступают его, трясут за плечи.
— Ты чего это?! Ну-ка, открывай шкаф!
У лесничего пульс 90 в минуту. Как быть? Хоть бы самому спастись.
— Хорошо, я сейчас, — шепчет он. — Я сейчас достану ключ. Тут — в сенях.
Бросается к дверям. Бандиты смеются: