— А как же я?
— За тобой я вернусь утром. Тут где-то недалеко должен быть отряд наших…
4. Ночь в могиле
Сквозь узоры листьев — молочно-голубые блики луны. Ни малейшего ветерка.
Спит лес.
В свете луны — пни и кусты — фантастические тени чудовищных существ. Сломанный ветром сук, упавший посреди тропинки — леший, прилегший отдохнуть. Он точно схватился за голову руками и вот сейчас-сейчас кувыркнется, прямо под ноги и дико захохочет: «ха-ха!».
Тихо.
Хруст сучьев под ногами — бежит Ольга.
Куда?
Куда-нибудь. Только поглубже в лес. Спрятаться, выждать до утра.
Топот копыт все ближе и ближе. Вот уже почти рядом.
Ольга слышит, как японцы разговаривают между собой. Слышит, как харканье — гортанные слова команды старшего.
Несколько японцев соскакивают с лошадей и, нагибаясь к тропинке, рассматривают на снегу следы, куда они идут…
Затаив дыхание, Ольга ползет по тропинке. Платье цепляется за сучья, руки мерзнут в обледенелом мху.
А тут, кажется, какая-то яма — углубление. Тут можно будет спрятаться и выждать ухода японцев.
— А-ах! — Рука ее нащупывает под собой что-то мягкое и склизкое, и, инстинктивно отдернув руку, у нее вырывается невольный крик.
Под ней труп. И не один. Вся яма полна трупов. Очевидно, тут недавно было сражение, и могилу не успели зарыть.
Японцы настораживаются. Один что то сказал, — остановились.
Потом они направляются по тропинке в сторону могилы.
Ольга, не теряя ни секунды, лежа, сдвигает на себя сбоку лежащие трупы. От неприятного запаха кружится голова. Тошнит. Как сквозь сон, Ольга слышит, как японцы, подошедшие к яме, о чем-то разговаривают, затем медленно проходят дальше.
— Спасена, — думает Ольга. — Но что теперь делать. Неужели ей придется умереть среди этих уже похороненных?
Ольга не слышит, как японцы, окончив осмотр, садятся на коней и едут обратно. Ей все чудится, что они все еще недалеко, около ямы, и она не смеет делать ни малейшего движения.
Только открытые глаза видят сверху небо. Облака плывут быстро, точно куда-то торопясь, мимо луны, белые такие, пушистые…
Неужели она видит их последний раз? Неужели ей придется задохнуться среди трупов, умереть страшной смертью?..
Она вспоминает свое детство, мать, отца… Потом работу, фронты… И вот ее первая беззаветная любовь — Лазо. Он ее герой, она его подруга, сосватанная с ним в боях и в огне…
Как все это скоро кончилось. И тут вдруг смерть, такая жуткая, нелепая…
— Ох!.. Тяжело давит грудь лежащий на ней труп. Тяжесть подступает к горлу. Трудно дышать.
— Ох! — Она уже не сдерживает слабого вздоха. В глазах мутнеет, луна начинает двоиться, троиться… Много кругом больших светлых лун…
Что это? Точно трупы над ней зашевелились, задвигались…
В паническом ужасе Ольга хочет вскочить на ноги, но ноги уже не подчиняются силе воли. Она чувствует, что уже не уйдет. Она в плену у мертвецов…
Холодные мурашки пробегают по ее телу. В страхе она закрывает глаза…
…Вот, вот опять трупы задвигались, зашевелились. Не может быть, чтобы это была галлюцинация. Вот она чувствует, как с ее ног сползает один труп, затем другой, третий, ударяясь стиснутыми зубами об ее лоб… У Ольги мутится сознание.
Неужели мертвецы ее не выпустят? Нет! нет!!! Вот чьи- то холодные руки трогают ее лицо, охватывают шею, ноги, приподнимают ее…
Она лишается сознания.
Медленно врезываются в мозг первые проблески мысли. Ольга открывает глаза — над ней наклонилось какое-то черное косматое чудовище…
— Пустите! — в ужасе кричит Ольга.
— Не бойтесь! Это я, Кононов…
Знакомый голос. Откуда? Может быть это сон…
— Я, я Ефим. Разве вы меня не узнали?
Не сразу Ольга овладевает своими взвинченными нервами. Наконец, успокоившись, она начинает медленно расспрашивать Ефима.
— Тебя увели, — рассказывает Ефим, — а я остался в штабе японского отряда, там, где нас допрашивали.
— Ночью, проломив доску сарая, в котором я был заперт, я добрался до ближайшей деревни. Там оказывается есть кое-кто из наших.
— Наши! — Ольга радостно схватывает его руку. — А ты не слыхал что-нибудь о Лазо?
— Нет, о Лазо там ничего не знают. Но они обещали помочь нам добраться до него.
— А как ты попал сюда — в могилу?
— Сегодня ночью я отправился на разведку. Я хотел узнать, где находится тюрьма, в которую перевели тебя.
— Ну и…
— По дороге я увидел с той стороны двух всадников и подумал, что это японцы. Я спрятался здесь недалеко от могилы и видел все, но не мог окликнуть тебя раньше ухода японцев.
— Ну, идем скорее, подальше от этого жуткого места.
И Ольга с Ефимом, опять вместе, направляется в деревню.
5. Тайга замолкла
— Кто едет?
— Свой.
— Какой отряд?
Молчание. Потом — мягкий топот лошадей по снегу…
— Стой, стой! Мать твою… стой: тар-р-ах-чок-чок… И раз’езд кидается во мглу предрассветную тумана в погоню, — на скаку стреляя по невидимым всадникам. Только крупы лошадей темнеют в тумане.
Передовой нагибается — прицеливается:
— Чок. — Кажется сшиб… еще…
Лошадь валится, подминая всадника, но тот не растерялся и лежа — в упор наезжающему казаку:
— Трах…
— Ой! — схватывается тот.
На поводу у стрелявшего другая лошадь. Подтянул — рвется, храпит. За гриву — раз и, на седло… И бешеным скачком отрывается от налетевшего раз‘езда и — ныряет в туман.
Ему — несколько выстрелов в спину, в туман наугад…
— Эх! — рыжий, сгиб… проклятые… — Ильицкий думает, смотрит в бинокль на дорогу, туда, вниз, в лощину, между сопками…
— Далеко… ну, едва запел… А ловко его смазал… — продолжает осматривать долину.
Уже солнце взошло. Слепит только что выпавший за неделю снег.
Здесь высоко, хорошо, безопасно…
— Ворочаться ли… — думает Ильицкий, — как быть с Ольгой… она там осталась… как выберется?..
Но бесполезно — лошадь одна… время не ждет — надо скорее доскакать к Лазо… дороги все заняты… по следу разыщут — все равно не добраться.
— Вон, проклятые! — и Ильицкий тихонько осаживает в сосны лошадь, продолжая смотреть.
Внизу, в лощине, на рысях проходит японский кавалерийский отряд; впереди небольшая казачья разведка.
— Тоже Интернационал… — смеется Ильицкий и считает отряд.
— Надо ехать вперед, только вперед и скорее…
А кругом — тишина. Вдали синеют гряды оснеженных сопок, ближе — белым саваном покрытая тайга.
В тайге, под этим белым саваном много лежит товарищей — спят они тихо, неслышно…
С их последними выстрелами смолкла тайга — покрылась саваном.
Тихо… Ни звука кругом.
Только высокая синь неба, да белые сопки.
Мертвая, могильная тишина.
А солнце по прежнему ярко, и больно блестит снег.
Тишина — в долине, тишина там, высоко в горах.
Кругом снег — тишина.
Ильицкий опускает в футляр бинокль, подбирает повод, чуть трогает шенкелями.
— Ну… — и начинает спускаться в долину, — туда, скорее, вперед… все вперед…
Глава 12-я
САЛОН БАРОНЕССЫ
1. Торжество победителей
…«По-бе-ду благоверному воинству на-а-шему на супротивные даруя»… — из запахов ладана, духов и пудры несутся звуки к ясному голубому небу Манчжурии. Истинно русские православные люди, злой судьбой заброшенные в далекие песчаные сопки, горячо возносят хвалу за победы христового воинства, отбросившего вражеские силы антихриста на запад до Урала.
Теперь можно вздохнуть свободно, полной грудью, без тревоги за будущее…
На плацу перед собором — весь цвет эмигрировавшей контр-революции. Манчжурское солнце медленно ползет к зениту, играя лучами на золотых погонах офицеров.