Мерещится… чудится… бесформенное, страшное, чему имя: Восстание, — революция…
Страх не покидает ни днем, ни ночью. Стоит рядом при исполнении самых интимных человеческих обязанностей. И быть может, еще долго держал бы он всех в колючих лапах своих, но…
Но…
6. Но…
Холодное, но яркое зимнее солнце сияет в зените… А по большой улице, прямой, как линеечка, мимо универсальных магазинов Чурина… и дальше — Кунста… сотни маленьких красных солнц на белом фоне квадратных тряпок реют и трепещут, на концах ножеобразных штыков.
Сотни рядов маленьких скуластых желтолицых солдатиков в раз, как механические куклы, смешно выкидывают ноги и бьют тяжелыми башмаками уверенно и твердо.
А на тротуарах — толпы. Жмутся… теснятся… Шум и стоголосый говор… И надо всем царит единый, изумленный гул:
— Японцы!.. Японцы!!!
Но тысячи оттенков в этом возгласе: от подло радостного — до затаенно злобного…
— Японцы!..
Резко звучат для русского уха хриплые команды японских офицеров, и мерно топают желтые машины, расходясь парадом по площади старого собора.
Сила… Страшная сила!
В сторонке толпа сгрудилась…
Японский унтер-офицер поблескивает на толпу черными глазками.
— Руська карасе!.. Японска карасе!.. Руська барыньня очень карасе-е! — тянет японец, и глубоко в узких щелках исчезают черные глазки, лучами тянутся тонкие морщинки, и желтые блестят скулы.
— Эй, ты, японец! а большевики?
— Бурсуика-а? Не карасе! — Сжалась в кулачек физиономия, огромные белые обнажились зубы, еще холоднее огонь черноглазия и хриплое еще:
— Бурсуика, оцень не карасе-е!
— Видите, сколько? — Луцкий Алексеевскому — рукой на тяжелые колонны.
— Да, — сжалось эс-эровское сердце предчувствием краха, от недавнего страха еле освободившись.
— Эге-эх… То плохо и это плохо… Хотя, конечно… Японцы… Спокойнее. А в общем — паскудно:
— Прощай губернаторство…
— Видите, сколько? — Атаман Кузнецов — штабу рукой; — на те же колонны.
— Да! — отзывается ликуя штаб, со смехом уверенных и ободренных душ.
— Ваше превосходительство… — и начальник контр-разведки… в ухо почти… взволнованно, почтительно:
— Ваше превосходительство! Есть! Открыто убежище Мухина. Сведения точны… Люди высланы… Сам корнет Щелгунов…
— Хорошо! Хотя теперь он не опасен… Ого-о! Японцы — надежная сила… Но все-таки… хорошо. Я ему теперь… Я всем им теперь… такое…
Атаман вытянул кулак и родителей своих помянул густо.
Глава 14-ая
БОМБА
1. Чистое небо
Слегка покачиваясь на упругих стальных рессорах, почти бесшумно скользит большой четырехместный автомобиль.
От вокзала по Алеутской, поворачивая на Светланскую — солнцем залитую, морским ветром пахучую, — главную улицу приморской столицы — Владивостока.
— Красиво смотреть на него сверху, с сопок — говорит баронесса Глинская. — Я люблю его ночью!
— Скоро он будет нашим, — смеется генерал Хорват. — И днем и ночью. Навсегда!
— Не слишком ли вы оптимистичны, генерал? — замечает ад'ютант баронессы, управляющий автомобилем вместо шофера.
Генерал Хорват улыбается.
— Если б было иначе, я не стал бы тут раз'езжать. Я коротал бы свои дни в Париже или занимался бы египтологией. Во всяком случае, мы нашли бы себе занятие.
— Да, у вас, генерал, сильная уверенность, — говорит ему баронесса, кивая головой. — А это уже много значит.
У генерала Хорвата план. Оттого он так оптимистичен. Оттого он так уверен. План простой: стянуть броневики Семенова, Калмыкова, Орлова… А там… О! генерал Хорват знает, что надо будет делать потом, когда наступит нужный момент… Эс-еры не устоят.
— Через месяц Владивосток ляжет к нашим ногам… Что Владивосток! — Все Приморье… может быть вся Россия… Вы вспомните меня, баронесса!
— О, это будет приятное воспоминание! — блещет жемчуг зубов в очаровательной улыбке баронессы. — Поезжайте потише. Здесь так интересно!
На тротуарах Светланской — самая разнообразная публика. Звуки различных языков, далеко друг от друга лежащих стран. Англичане, чехи, японцы, китайцы — все прогуливаются по тротуарам новой Приморской демократии.
Несколько портовых рабочих, прислонившихся к решетке сквера, смотрят на расфранченную толпу и сосредоточенно, угрюмо потягивают «махру».
— Эн, глядишь, какая расфуфыренная! — говорит один из рабочих, сердито сплевывая вслед проезжающему автомобилю Глинской.
— С генералом ехать — как же иначе, — отвечает матрос со шхуны «Дерзкий».
— Ух, сволочи! — не может стерпеть злобы рабочий. — И что они сюда лезут? Никак уняться не могут!
— Бомбочку им надо — вот что, братцы. Этак в автомобильчик! — ра-аз! — и одним генералом меньше. Уж это верно!
Автомобиль проезжает мимо театра «Золотой Рог». На углу Китайской, ад'ютант несколько приостанавливает машину.
— Куда поедем?
— В японское консульство. Налево.
…Чал-чаллл-лалллл-лал…
Сверху точно звук разбиваемого стекла. Вслед за тем…
Хорват хватается за голову и неуклюже выскакивает из автомобиля. За ним — баронесса, ад'ютант…
2. Бомба
Отталкивая в сторону швейцара, стремительными прыжками, вверх по лестнице бежит человек. Еще минута и он бесцеремонно врывается в комнату, случайно оказавшуюся комнатой управляющего гостиницей.
— Простите, — возмущенно вскакивает управляющий. — Как вы смеете?!.
Он не договаривает фразы, так как его зрительные нервы немедленно доносят сознанию, что то черненькое, что он видит устремленным на себя, содержит несколько свинцовых шариков, достаточно тяжелых, чтобы, получив их, управляющий лег навсегда.
Сообразив это, он считает благоразумным тотчас же присесть и поднять руки. В таком положении он и остается.
Ворвавшийся же человек подбегает к окну.
— Эх, чорррт! Плохо видно, — ругается он. — Ну, все равно…
Он ударяет локтем стекло, выхватывает из кармана, завернутый в бумагу блестящий цилиндр, что-то поворачивает, и бросает через окно вниз…
На улице раздается оглушительный взрыв.
Управляющий от страха падает на пол, закрывает глаза и уже не смеет подняться.
Когда он поднимается, незнакомца уже нет. На улице раздаются крики. Подбежав к окну, он видит толпу, окружившую дом.
— Что там такое? — старается выяснить положение управляющий.
Сзади кто-то кладет ему руку на плечо.
— Вы арестованы.
Управляющий безмолвно шевелит губами. Он уже не может говорить. Он потерял способность речи.
3. Ателье мод мадам Танго
— Мадам! эта шляпа к вам замечательно идет…
— А как вы думаете, Гри-Гри? — в зеркало полковнику — улыбкой больших серых зовущих глаз.
Полковник сзади также смотрит в трюмо, но у него утомленный вид. Он молчит.
— А? — тогда поворачивается к нему баронесса. — Хорошо?
— Хорошо…
Баронесса недовольна. Она переходит на английский язык, и разговор принимает интимный оборот: баронесса не стесняется — возле них стоит продавщица магазина, — она ничего не понимает.
Но баронесса ошибается.
Глаза маленькой кудрявой девушки, через большое роговое пенсне — вспыхивают любопытством. Вся она — настороженность..
Она слышит:
— Вы расстроены… Может быть эта ужасная бомба?
— Ах, мне безразлична судьба этого старого дурака.
— Да?! Как давно вы стали так думать, полковник?
— Неужели и вы, баронесса, такая чуткая, умная, думаете о них серьезно? Какие же это на самом деле спасители родины?!.. Мелкие интриганы, тщеславные трусы и жадные карьеристы; за один лишний просвет на погоне готовые продать эту самую родину, не сморгнув глазом.