— Ах, но вы, Гри-Гри, говорите сегодня совсем по новому! Ну, ничего!., а все-таки… какое нам дело до них!.. Наша задача — все для родины. Использовать все необходимое, ценное, в нашей сложной и большой игре.
— Да они то неценны… Они…
Два глаза, такие поразительно знакомые — сквозь стеклянные разноцветные нити японской портьеры на дверях.
Полковник застыл — устремленно тревожно на них…
— Они? — Баронесса на миг видит в трюмо чьи-то глаза — быстрым поворотом головы на Луцкого.
— Миг — но глаз уже нет.
Полковник чуть взволнован, но тверд…
Баронесса видит, не понимает. Больно закусывает нижнюю губу жемчугом острых зубок, молчит — ждет… Опять к зеркалу, спокойнее:
— Я слушаю, Гри-Гри…
Звонок — и в ателье мод быстро входит молодой безусый офицер. Прямо к баронессе.
Почтительным наклоном головы — английский пробор блестит.
— Баронесса! — целует руку, — генерал Хорват просил вас. Вот, прочтите пожалуйста.
И тонкий, длинный надушенный розовый конверт в руках баронессы.
Прочла — по лицу тенью. Что-то сразу решив:
— Идемте, господа!
К продавщице:
— Так вы, пожалуйста, вот это и это и модистку пошлете ко мне в отель. Знаете, в Золотой Рог.
— Да-да, сегодня же, мадам… — чуть-чуть улыбка и девушка быстро составляет модели — закрывает картонки и слышит:
— Почему, полковник?
И опять по-английски ответ баронессы:
— Уезжает в Харбин, сейчас…
— Струсил… — полковник зло улыбается.
Баронесса не отвечает.
Молодой офицер почтительно открывает дверь магазина — пропускает баронессу, полковника…
А потом и сам за ними.
Дверь закрывается.
… — Ха-ха-ха-ха-ха…
… — Ха-ха-ха-ха-ха…
Заглушенно смеются за японской ширмой в ателье мод двое, через ширму смотрят в витрину магазина на улицу: Одна — маленькая черноволосая, кудрявая…
Другая — высокая, синеглазая с большими русыми косами. Это — две Ольги: Маленькая и большая.
Смеются и шепчутся.
— Хорошо… — шепчет большая…
— Иди сейчас же… — говорит маленькая.
4. Рабочий Красный Крест
— Бомба!
Бомбой влетает Коваль в ЦЕБЕ.
— Что бомба?
— Бомба! — повторяет снова.
— Да что бомба? — оглашенный, говори! — Раев встал из за стола и оперся своими корявыми кулачищами о край.
— Только что сейчас на Китайской брошена бомба…
— В кого?… — все вскакивают в комнате, переполненной рабочими.
Эффект. Коваль торжествует:
— В Хорвата…
— Ну?! — напряженное.
— Даже не ранен проклятущий! — И Коваль садится к столу Раева. Общее разочарование.
Начинаются догадки, как и почему и кто бросил. Все устремляют глаза на Раева.
Тот невозмутим. Ничего не прочтешь на его серьезном, корявом липе, сильном и простом.
Только в сторону глазами — на черного красивого парня в студенческой потертой тужурке.
Тот — тоже.
Быстро глазами сговорились…
Раев встает и, как ни в чем ни бывало, уходит в соседнюю комнату.
Через минуту уходит также и студент, говоря что-то, на ходу, Ковалю.
Тот доволен: уселся за стол вместо Раева, и зашумела комната от его шуток; да и дела тоже не задержал.
Везде поспевает Коваль. И по ЦЕБЕ, и по рабочему кресту, да и в окно не забывает поглядывать…
Не мешает все таки, — хотя чешеньки и воздерживаются трогать Раева в ЦЕБЕ. Ну, да известна их «дружба» предостаточно… все до времени…
И Коваль, нет-нет, да и выглянет вдоль по улице — и вверх и вниз, к бухте; и, успокоившись, сядет — там ребята на страже похаживают.
А улица за окном бурлит.
У Семеновского базара, в гуще китайских кварталов-харчевен и театров, лавчонок с шелком, чесучей и чаем, где сидят всегда флегматичные, то толстые и потные, то тонкие и желтые купезы.
В гортанном шуме разноязычной толпы, то там, то здесь, кричит желтыми зубами и мутными глазами, полутрупом, качаясь на ходу, тощий, ходя:
— Чу-да-Яна[10].
В руках у него трубка с длинным бамбуковым чубуком и заженная фитильная лампочка.
В гуще этого шума, специфической вони китайских кварталов — в центре, у бухты, откуда соленым туманом дышит море, находится Центральное Бюро Профессиональных Союзов Владивостока. Там же и Рабочий Красный Крест.
Это единственное место — маленький большевистский островок, пока еще легальный, — где рабочие собирают свои разрозненные разбитые силы, залечивают свои раны. Это настоящий пролетарский остров среди огромного моря врагов всех мастей, всех наций.
Он — всегда на страже.
А за стеной, в комнатке, — балконом в бездну китайских лабиринтов уличек и улиц — происходит Конспиративное Заседание.
— Бомба… — раздумчиво говорит Раев — как бы не вышло из за нее какой заварухи…
Снизу, за балконом, китайской дудочкой — свист.
Студент — на балкон…
— Кто? — Раев спрашивает.
— Андрюшка Попов… — И веревочную лестницу — быстро вниз.
…Кудрявая белая голова, веселые глаза, широко улыбающееся лицо… и Попов, упруго, без шума, на мускулах, через перила балкона легко перебросил свое тело — в матросском бушлате и клеше.
— Игорь, вот на тебе, с губы!.. — И он передал ему папиросу, а сам прошел в комнату.
— Ты знаешь про бомбу? — встречает вопросом Раев.
— Знаю, и кто бросил — знаю.
— Ну?!
— Индивидуальный террор, — понял?.. Один железнодорожник, Журавский… Он уже пойман…
Вошел Игорь. С раскрученным мундштуком папиросы. Там и была записка. Услышав Попова:
— Ну, — произнес. — Теперь готовиться к налету, пожалуй, нечего…
— Напротив… — И Попов шопотом добавил: — с первой речки ребята сообщили…
Опять сигнал за балконом, внизу.
И таким же манером поднялась Ольга-большая.
Убрана лестница.
Все в комнатке шопотом…
А Игорь Сибирцев слушает, а сам достал лимонную кислоту да кисточкой по записке… И, одна за другой. Цифры по проведенным полоскам строятся рядами…
Читает шифр — и тоже шопотом:
— Надо устроить побег с гауптвахты, — сообщают, что удобно в час дня, когда происходит смена караула чешского японским.
— Немедленно, пока не поздно… — шопотом Ольга. И Попов также твердо головой.
Решают быстро:
— В субботу, в час.
Дальше… — а когда Ольга сообщает — Игорь и Андрей улыбаются хитро и переглядываются.
Также быстро все решают: послать двух Зой, маленькую и большую — выследить.
А ночью опять собраться на Гайдамаковской…
Только хотели кончить, разойтись — сигнал из большей комнаты: свист Коваля…
Все насторожились.
И…
…Коваль еще свистит…
Входят быстро, с револьверами в руках, два контр-разведчика, расталкивают рабочих и прямо к Ковалю:
— Ты что свистишь?! — и револьверами на него.
— Зуб с дырочкой выломал… — Видишь, пробую!.. Сдавленный смех в комнате.
— Я тебе попробую!.. — и один контр-разведчик рукоятью револьвера на него. — Видал?
Тому хоть бы что:
— Видал…
5. Мать Огарческая
Ночь.
По под'ему Гайдамаковской улицы метет пылью с бухты — ветром свистит, визжит по окнам, хлопает по ставням, завывая в трубе.
…тук-тук-тук-тук… ииу-ииууу…
— Маша! — с кухни голос — отвори, наши стучат…
— Да это ветер, Прокопьевна…
…тук-тук-тук-тук…
— Слышишь, опять четыре раза… свои это, отвори!
…Ешьте, товарищи! Ешьте…
Целая ватага ребят за столом, здоровых, краснощеких, веселых…
10
«Приходите курить опиум». Шествует китаец, за ним полицейский. Наказание, в первый раз, за опиокурение.