— А сесть где?
— Садись, где стоишь, — опять те же голоса. Пригляделся — различает едва очертания, контуры людей в комнате… Кто — где: на полу, на кровати, на скамье, на столе…
Нелегальные — в сборе.
Александра Николаевна, как организатор об'единения сибиряков с владивостокчанами — делает сообщение — просто, коротко, всем ясно…
Только одному не ясно:
— …Ну, вы, товарищ Рез…
Из угла, из темноты поспешный испуганный голос:
— Товарищ, не забывайте, Петров я, Петров…
Из другого угла задорный смешок.
— Вот, вот… — продолжает то же голос: — вот почему мне не ясно — молодежь все здесь…
— Знаю, «товарищ Петров», — перебивает Александра Николаевна: — знаю, что вы думаете о приморцах — молодо-зелено… плохие конспираторы…
Раев крякает иронически.
Пуганая ворона — куста боится… — ему на ухо молодым задорным шопотом.
— …Но… безотговорочно — нужно об'единение, нужен Ревком… Местничества всякие…
— Долой!.. — заканчивает Раев.
Ревком избран.
Дальше.
Раев сообщает о положении совета у чехов в концентрационных лагерях:
— Плохо им, — говорит. Надо поскорее их оттуда вытаскивать…
— А почему до сих пор этого не сделали? — удивляется Александра Николаевна, не зная местной обстановки.
— Вот тут то и заковыка… — и в темноте видно, как Раев чешет затылок…
— Заковыка — Костя причиной… говорит — не может бежать, когда красноармейцы сотнями гибнут в лагере, не имея такой возможности.
— Да-да… А все таки вредная сентиментальность.
Молодежь подхватывает слова Александры Николаевны:
— Верно. Хуже будет потом всем…
Раев еще добавляет: — Губельман, да еще два-три согласны, хоть сейчас идут… Ну, мы им устраиваем побег. И ребята уже назначены…
Подумав еще:
— Костя еще спрашивает: где Краснолобов, Лазо, Яковлев…
Александра Николаевна молчит.
Всем как то не по себе: догадываются — Яковлев убит… Ей трудно выговорить это слово — больно, тяжело за нее всем.
А потом две Ольги — маленькая и большая и Ефим шопотом о Луцком, о баронессе…
Молодежь насторожилась, слушает — интересно… — напали на верный след большой шпионки.
Раев подводит итог: Луцкий — со счетов долой, мягкотелый «тилигент» — раскис, не опасен теперь…
— Нет, я думаю — будет полезен… — большая Ольга, с хитрецой.
— Ерунда!.. Я хотел сказать… и не полезен… Ну, да с ним там видно будет… Понаблюдай пока — поручаем тебе… А вот баронесса… эта — тут дело серьезное: вот ее надо взять на прицел…
Игорю поручили это…
Последнее: о Лазо. Что он двигается из Амурской тайги к Приморью…
Ильицкий и Николай сразу:
— Надо к нему, навстречу…
— С чем… с голыми руками?.. — из угла голос… Лунным бликом на подоконник, через него, туда, пятном на говорившего.
И рыжая борода из темноты:
— Не голыми, а с винтовками… — молодой сочный голос.
— Верно, Игорь. — Вся молодежь за ним.
— Ну, и идите… — Чужое насмешливое опять оттуда, из угла.
— И пойдем, — несколько голосов.
— Ревком, товарищи, есть, не торопитесь, — Раев спокойно. — Успеем и это решить…
— Ну… — и опять в ухо Раеву:
— Верно — пуганая ворона…
Раев молчит.
— Верно…
Глава 16-я
КАПРИЗ
1. За завтраком
— О, баронесса! Я зет бил в Японии… Я думаю, ште у них не настоящий культура… Они хитрый народ, но… тен-то… не умный… У японцев ум такий… желтый, як они сами.
— Ха-ха-ха! — звонким серебром звучит — вы очень остроумны, мосье Чечек… — и в глазах баронессы Глинской блеск… лукавый… ласковый… приветный…
— Еще кофе!
— Спасибо. — Чешский прокурор улыбается — доволен.
— Я не хочу. Я зет! Накушаль. Сколько времья? Ого! Второй час.
— Вы торопитесь?
— Да. Я должен ехать на Первую Речку… в военнопленный лягер… Ви знаетэ? Там немножко неспокойно… Ест там едэн мадьяр Либкнехт… он об‘явил гольодовку.
— Мадьяр? Кто такой? Большевик?
— Да. О, знаете — он интересный человек.
— Именно?
— Он бил мадьярский офицер… А потэм служил у большевиков в Иркутску.
— Ну?
— Егда мы взяли Иркутск… а… Читу… тэн Либкнехт ушэл со своим мадьярским отрядэм в тайгу…
— В тайгу?
— Да… Он бил сначала в Амурской области, а потэм вышэл в Приморье.
— Да… И что же?
— Ну… егда Лазо бил разбит — ви знаетэ… Лазо теперь о-кон-ча-тель-но разбитый…
— Да, да, знаю… ну?
— Ну… тэн мадьяр Либкнехт бил пойман… А потэм… его — сюда… в наш лягер. Високий такий, красивый, черный — негодьяй… большевик…
— Ха-ха-ха!.. Вы его не очень любите, мосье Чечек.
— О-о-о!.. Ви сами знаетэ — чехи не любят мадьяров.
— Да?.. А почему же, скажите, он об'явил голодовку?
— О, понимаетэ… он говорит, что в лягере… пльохо… обращение… а… тэн… другие… большевики… тоже… з ним… бунтуют.
— По-моему, такой человек опасен.
— Ну, конечно!., хотя-я…
— А он не убежит?
— Нет!.. Караул японский… а… чешский…
— Чего же с ним возятся?.. Вы как думаете, его расстреляют?
— Я думаю… Такий негодьяй… Но… теперь… Ви сами знаетэ… Американцы… а… правительство…
— Да, да… А вот, что: помнится мне, бывает так: приезжают в тюрьму или в лагерь несколько офицеров… Если есть опасные большевики… Ну… забирают их… и… увозят. Кончено. Пароль, приказания есть… кажется словесные… И администрация лагеря тут не причем. Бывает ведь?
— Да… Било… Ноо…
— Мосье Чечек! Ведь это правильно! Борьба… В интересах дела. Тем более такие люди, как… А вы знате, что!.. Вы меня заинтересовали. Мне очень хочется увидеть этого Либкнехта. Можно?
— Конечно.
— Вы едете сейчас. Разрешите мне с вами?
— С большим удовольствием.
— Вы очень любезны.
— Пожалюста…
— Так едем?!
— Едэм.
— Я сию минуту… Так значит, чехи не любят мадьяров?..
— О-о-о!
2. Концентрационные лагери
— Что мы не люди, што ли?..
— Звери?!
— Собаки?! Да?
Толпа заключенных шумит, волнуется:
— Голодом морят!
— Хлеб это разве?.. Свиньи есть не станут!..
— Не станут…
— Да-а-а…
— На обед баланда какая-то…
— В баню не водят…
— Вши совсем заели…
— Доктора нет…
— Да-а-а…
— Больные вместе со здоровыми валяются!..
— Помирай, как хочешь!
— Да-а-а… И мрем.
Шумят… Грязные… серые… страшные…
— Каратышка Баранов… рукава засучив, юлой вертится… Глазенки сверкают… кричит:
— Сволочи!.. Командира нашего до чего довели! Голодать заставили! Уморят…
Прокурор Чечек:
— Нэ вольнуйтэсь… нэ беспокойтэсь… Это будет разобрано… Подождитэ… Же будетэ вольноваться… тэн-то… вам хуже будет…
Быстро подходит комендант лагеря Вилк.
— На-здар, братрше прокурору!
— На-здар, братрше коменданту! Если они почнут слишком… то ви…
— Нэ беспокойтэсь. Я того лиду знаю… Я справлюсь.
Смолкают. Вилк свиреп.
Узкая камера. Окно с решеткой.
Либкнехт лежит на койке… Худой… бледный.
Восемь дней голодает — ослаб.
Дверь скрипит… открывается…
Вскочил.
Входит прокурор Чечек. С ним дама. И… на Либкнехта — через лорнет. Что ей надо?..
Чечек, волнуясь, говорит по-немецки:
— …это все, что можно сделать. Остальное, то, что вы просите…
— Требую!
— …пока невозможно. Там посмотрим… А теперь вы должны прекратить голодовку.
— Нэт!
— Лагерь волнуется. Вы делаете плохо и себе и им. Ответственность на вас. Говорю вам, — прекратите.