…Комендант концентрационных лагерей…Поручик Вилк».
А на самом деле было так.
Сначала:
— Главнокомандующий союзными войсками генерал О-ой интересуется судьбой бывшего председателя Владивостокского Совета Суханова. Что вы намерены дальше делать?
— Мы… Готовы…
Будущий президент Чехо-Словакской Республики господин Массарик делает карьеру.
И по телефону сейчас же ночью только три слова:
— При попытке бежать…
Вилк весит трубку. Закуривает папиросу.
Скоро утро. Скоро… Потом… Чуть утро…
Туман слизкий, холодный — пронизывает.
Высоко подняты воротники пальто…
…Костя еще обернулся.
— Смотрите, улыбается…. Машет рукой… Ушли…
Тюрьма ждет — их повели два конвоира и сам Вилк. Увели в туман. А там…
— Братрше! Шагай скорей…
Конвоиры поотстали.
Вилк сам — двумя револьверами: — Сзади тихонько, к затылкам:
— И…
… А потом конвоиры докололи.
3. Ольга и Танючка
Тырн… Тырн. Трынрррррррррынн… Открыли дверь. С туманом в дверь… высокий, здоровый…
— Чех?
Напугались…
— Что вам?
А он:
— Здесь есть малэнкая Ольга…
— Да! — вышла к нему.
… — Наши чехи…
А самого трясет…
— Сегодня утром убили Костю…
— И Мельникова… — добавил. Тут…
Не выдала себя.
А ночью — весь рабочий Владивосток уже знал.
Там, наверху, в слободках, далеко за полночь окна светили жуткими пятнами в туман…
Рабочие Владивостока были угрюмы — женщины плакали…
Плакали и еще двое.
Там, по Шестой Матроской, в маленькой комнатушке уткнувшись в подушку, тихо рыдали две: Ольга и Танючка.
4. Семь стариков
— Вот!
И он передал бинокль:
— Можно ехать! — Враштель ад‘ютанту. Тот к авангарду:
— Двигайсь…
— Модзно!.. модзно!.. — Японский офицер продолжает смотреть.
Отряд двигается. На скаку — тоже.
Вдруг он нагибается, кричит:
— Стойт!.. стойт!.. там…
— Что? — Враштель впереди, оборачиваясь.
— Смотряйт… там… бурсунка…ысс… там — ысс… Но не оканчивает фразы.
Залп Винтовочной сопочки из леска:
— Чуить… чуить… чуить… пых… пых… чак… ссс…
Несколько кавалеристов дернулось, рванулись лошади. Лошадь хорунжего мотнулась вправо, шатнулась и рухнула в канаву.
Другой грузно ткнулся в грязь дороги, молчит, убит… Кавалеристов в миг сдуло с коней: мишень.
— В цепь! — кричит Враштель, осаживая лошадь в канаву, — пулемет!
Японский офицер соскочил с лошади, тянет ее тоже к канаве…
— Цек-цек… ну… дергает он за повод. Та нейдет.
Пюик — пулька в голову лошади, — та вздыбляется, подбрасывает на поводу японца.
Потом — оба в канаву…
… — Батюшка, родной — смилостивись!.. — Женщины валяются в ногах у Враштеля, в грязи на площади и молят.
— Перед народом! срам ведь… стыд… старики… вели, чтоб там, в холодной пороли, пожалей седину… Молод ты сам и у тебя отец… вели…
— Молчать! — сволочь… Эй, там — снять штаны…
Их восемь… Все это старики села Гордеевки, самые древние в целом округе… Теперь их за сыновей, за всю деревню, за всю волость собираются пороть на площади перед всем сходом.
Стоит вся деревня — молчит. Потупились глаза у баб, угрюмо смотрят мужики.
А на козе, без штанов — голые, худые ноги стариков повисли натуженные, примотанные веревками к перекладинам.
— Срам-то какой, срам… — вздох в тишину одного старика с козы.
— Ну, живей! — там…
Принесли пучок лозы.
Вихрастый пьяный казак схватил… Взмах… Свист…
Женщины закрыли глаза, зажмурили крепко, — чтобы не видать.
А сход, а толпу кольцом окружил карательный отряд — шашки у них блестят — лезвие острое, отточенное…
Ругань… Крики…
Двоих казаков срезало… Один стонет…
Толпу не пускают, окружили, чтоб не разбежались: смотри и казнись…
— Так их… так…
Стиснули зубы старики, ни звука.
— Хлеще их!.. — кричит какой-то с седла…
И хлещут — свистят прутья…
Резко, как хлыст — вопль женщины — она валится…
— Так вам, сукины сыны! Будете скрывать своих сыновей..?
— Будете давать подати?.. Будете прикрывать партизан?..
Молчание холодное, мертвое — в ответ в толпе.
Она — застыла.
Сжала: глаза — женщины, зубы и кулаки — мужчины.
А потом — ночью их еще пытали: на каленую лопату садили, горячей водой наливали…
Духу уже не было, да и плоть умирала, едва теплилась… Тогда…
Под утро Враштель:
— Собирайсь! — скомандовал…
— Ваше благородие, а стариков куда?..
— Развесить по хатам!.. — и вытащили на коньки и повесили с крыш над окнами крайних хат.
А одного — на журавль, потом вызнали… — все на краю деревни.
И висит над колодцем старик… болтается… бородой гуляет по ветру.
Восемь повесили — всех.
Сами уехали под туман…
Только один сорвался, ожил — уполз…
Семь осталось — висят…
И выглянули сотни глаз — прильнули к окнам…
— Ой, батюшки-светы! — Иван-то, матка… Ой! — на журавле… висит…
— Родимые… Родненькие… Ой!.. — и закликала девка, забилась, заумирала — припадочная.
5. Село Ивановка
— А морозец сегодня здоровый какой! — говорит Василий, входя в хату. Он снимает полушубок, стряхивает снег, и потирает замерзшие руки.
Около весело потрескивающего огня в печке — его сосед Клим.
— Что, замерз? — говорит он встречая Василия. — Да, мороз сегодня крепкий.
Потом задумчиво прибавляет:
— Нам тут хорошо, а каково нашим ребятам в тайге!
Оба мужика садятся у печки, разматывают кисеты, набивают трубки.
— Ну, что слышно? — спрашивает Клим.
— Давеча тут приезжал Степан с Кириллом за овсом. Говорит — готовимся. Скоро, говорит, наступать будем.
— Ну, это уж зря. Мало у них еще сил?
— Ну, так что ж. Если надо будет — разве мы не поддержим. Село у нас богатое — живем, как у бога за пазухой. Пусть берут — все дадим.
— Это вестимо, как оно есть. В этом сумлеваться не приходится. Дадим и сами пойдем — всем селом — истинный господь.
— Вот оружие бы нам только. Ружьишек! Пулемета какого-нибудь: видал, как косит: та-та-та-та. Здорово!
— Ну, тебе еще пушку! — смеется Клим. — Целую автономию.
— А что же? Мы и свою антимонию можем развести. На что нам эти генералы и полковники. Слышал — давеча, одного стражника за баней застрелили — из Благовещенска.
Входит Андрей, сын Василия, только что приехавший из соседнего села.
— Говорят, японцы в Благовещенске хозяйничают во всю.
— Ну, до нас еще далеко… — говорит Клим. — А о Мухине ничего не слыхал?
— Говорят, готовится к восстанию. Отряд у него отважный — маху не даст.
— Эх! — хорошо бы прогнать всю эту свору.
— Да-Да-а… — задумчиво произносит Василий. Делишки! Ну, пойти спать, что ли.
Он стягивает валенки и, лениво раздевшись, влезает на печку.
— Эх, и ночка хорошая! — смотрит Андрей через окошко на улицу. — Звезд-то, звезд-то сколько…
— Ишь, загляделся. Спать пора. Завтра раненько нужно за дровами ехать…
Из доклада японской контр-разведки:
«…настроение среди населения отрицательное. В некоторых селах, как например Ивановка, крестьяне активно поддерживают партизан, снабжая их продуктами…»
— Ну, значит, в Ивановку — решает начальник японского карательного отряда.
— Правильно! Хоть одно село… проучить, как следует — чтоб им!..
С трех сторон к селу под'езжает японская артиллерия. Только одна сторона остается свободной — русло замерзшей реки. Но оттуда путь только один — в тайгу.