— Здесь!
В руках Ольги голубой конверт. Смеясь, она передает его баронессе.
— Получайте!
— Благодарю вас! — Баронесса улыбается и, лорнируя Луцкого, спрашивает:
— Когда же ваша свадьба?
— Через две недели, — отвечает Луцкий. И, повернувшись к Ольге: — не правда ли, Олечка?
— Да, да, милый! Баронесса, если бы вы знали, как нам хорошо. Мне только жаль вас!
— Меня?
— Ну, да! Вам тоже пора выйти замуж.
— Я уже замужем!
— Вы? Кто же…
— Вот — мой муж!
Из-за портьеры появляется Ефим в элегантном фраке. Он подходит к баронессе и целует ее в обе щеки.
Все что угодно, но этого и спящий не вытерпит. С остервенением Ефим сбрасывает одеяло и долго не может прийти в себя.
— Фу, какая нелепость! — плюется Ефим. — Ну и сон. И приснится же…
Ефим думает:
— А что теперь с Ольгой? — Последнюю записку от нее из тюрьмы он получил на прошлой неделе. Прошло уже пять дней… А он просил ее посылать записки ежедневно.
— Правда, Луцкий к ней неравнодушен. Но ведь он не один. Белые не остановятся ни перед чем, чтобы отыскать документ. Да, Ольге несомненно угрожает опасность. Нужно спасти ее, пока не поздно.
— А документ, — усмехается про себя Ефим, — они все- таки не получат. Документ спрятан в надежном месте и останется там, пока он добудет вторую половину его. А тогда….
Стук в дверь.
Голова боя.
— Капитана! Ваша пакет…
Он подает Ефиму об'емистый конверт.
От кого? Откуда? Ефим спешно рвет края пакета. Из конверта на колени его падает тонкий женский палеи, ударяется об ногу Ефима и скатывается на пол.
Ефим стоит, расширив глаза, ничего не понимая.
Потом, спохватившись, судорожно схватывает записку, находившуюся в конверте.
Она, по-видимому, была обернута вокруг пальца, потому что местами запачкана кровью.
Текст ее:
Жизнь вашей знакомой, арестованной белыми, в ваших руках.
Мы требуем немного: обрывок документа, имеющийся у вас.
Мы ждем вас сегодня в чайном домике Ши-фуна.
Приходите одни.
— Что делать? Что теперь делать? Они замучают Ольгу, если документ не будет возвращен.
И он с ужасом поднимает палец, лежащий на полу.
5. Что задумал Ефим?
Вечером того же дня Ефим рассчитывается с хозяином комнаты, которой пользовался для свидания с Ольгой.
— Я уезжаю в небольшое путешествие, — говорит он хозяину, — и не знаю, когда вернусь.
Глава 20-я
ПЕРЕТАСОВКА КАРТ
1. Самостийники
От Харбина к югу в сердце Китая тянется Чан-Чуньская ветка Китайской дороги.
В купэ второго класса сидит полковник Луцкий. Один. Лицо усталое, грустное.
Едет в Пекин… А там…
Князь Кудашев… Доклад…
Приказала баронесса Глинская.
Недавно, по ее же приказу, вернувшись из Благовещенска, Луцкий вновь отправился дипломатничать. Хабаровск… Чита…
Семенов… Калмыков… Атаманы.
И теперь грустно.
Плавное покачивание вагона наводит дремоту.
На память лепятся обрывки картин…
Привольный широкий красавец Амур буйно прорывает хребет Хингана.
Направо… налево по кручам гор тайга…
Дикая, могучая, красивая.
Слегка вздрагивая, быстро вниз по течению идет пароход.
И чуть ли не при каждой остановке с пристаней на пароход вваливается комендантская команда: нюхают, шарят, ищут: в каждом пассажире — большевика, в каждом углу — контрабанду.
— Нахал! — вспыхивает какая-то дама, — как вы смеете… Это безобразие, господин офицер.
Полупьян… Скрывает смущение… Отходит…
— Ишь… коммунистка.
В порыве усердия думал найти большевика у дамы под блузкой.
По скатам и гребням трех гор, в садах зеленый Хабаровск.
Атаман Калмыков в кресле своего кабинета… В штабе.
Низенький… Щупленький… Плюгавый. Это тот самый, который налетом ворвался во главе отряда на 86-ой раз'езд и прервал связь между Востоком и Западом.
Тогда он был просто прапорщик, а теперь он — атаман Уссурийского казачьего войска.
Сегодня у атамана шапка на затылке. Все довольны.
Верный признак: шапка на затылке — проси, что хочешь… шапка на лбу — не подходи…
Развалясь в кресле… атаман — Луцкому:
— Что вы говорите… Американцы — друзья?.. Неправда… Плохо вы их знаете, полковник — жиды и большевики.
— Я полагаю, ваше превосходительство…
— Да, что говорить… Недавно чуть было не арестовали двух моих офицеров… Хорошо, японцы там были — выручили. Вот японцы — другое дело… Помогают… Вместе с моими отрядами… По деревням… Большевиков ведь много… А… что тебе?
— Ну, говори, говори!..
Низенький, пухлый прапорщик с пышной шевелюрой вытягивается в струнку:
— Ваше превосходительство! Прошу вашего содействия… вызвать на дуэль ад’ютанта китайского генерала Ли-Ши- Чена.
— В чем дело?
— Оскорбил.
— Как?!.
— Вчера на берегу… какой-то ходя задел меня…
— Ну?..
— Я дал ему в рожу… А тут… китайские солдаты… Человек десять… и с ними ад'ютант Ли-Ши-Чена…
— Ну!..
— Вступились… Оскорбили… Ваше превосходительство… Честь мундира…
— Ну…
— Хочу вызвать на дуэль.
— Молодец!.. Подавай рапорт.
Над рекой Ингодой, на песчаном холме, окруженная сосновыми лесами, раскинулась столица Семеновского царства — Чита.
Сегодня атаман Семенов в приеме полковнику Луцкому отказал: спешно едет по вызову в японский штаб, но… и не просил даже, а просто приказал: быть сегодня вечером в шантане.
В шантане?..
Луцкий скандализован…
В шантане…
И все-таки едет.
Успех миссии прежде всего.
Довольно большой зал горит широкой люстрой и десятками бра.
Столики… столики… столики…
Лакеи. Бутылки. Фрукты. Офицеры. Дамы. Бокалы. Звон. Шум…
Лысый чех дирижирует струнным оркестром.
У самой сцены — большой продолговатый стол…
Атаман Семенов, окруженный группой офицеров, пьет…
И с ним Маша-цыганка.
Луцкий шокирован, но…
Вежливо, скрывая брезгливость, целует руку наложницы атамана.
Вспомнилось: на бесконечно унылой Амурской дороге, направляясь в Читу, он знакомится с харбинским евреем-коммерсантом…
— Что вы думаете?.. Я еле оттуда живым выбрался… Это мне стоило копеечку…
— Что вы говорите?.. Разве атаман…
— Нет!.. Зачем атаман… Я дал Маше-цыганке.
— Как?..
— Я что вы думаете?.. Она там — царь и бог… Что хочет, то и делает.
Теперь вспомнилось…
И Луцкий исподтишка рассматривает легендарную фаворитку атамана Семенова.
Почти… голая.
Большие, горячие, влажные еврейские глаза мечут лукавые, зовущие искры… А губы… Пухлые, жадные… вторят.
Маша держит бокал… и смеется.
А над ней… сгибаясь в три погибели…
Какой-то поручик…
— Помилуйте!.. Я четыре года проливал кровь… Родина… Был неоднократно представлен в капитаны… в подполковники… И… как видите… — поручик разводит рукам и, — поверьте, я сумею отблагодарить…
И что-то — на ухо.
— Хорошо! — кивает головой: — придите завтра.
Поручик склоняется еще ниже и целует белые обнаженные руки.
В Даурию к Унгерну Луцкий не завернул. Слышал… знает: застенки… садизм… грабеж.
Нет! Довольно!
Обратно… в Омск… на фронт. Там лучше.
Там наивные с бело-зелеными ленточками студенческие полки генерала Пепеляева поют:
Там легче, свободнее дышится.
А пока…