Слышно, как хрустит валежник…
— Обходят!.. — кричит на самое ухо Пережогина Митька, — зубы его чакают, — в эшелон ба…
— Собака, золото делить мастер, а защищаться?.. — лежи тут, готовь ленты.
— Вы куда? Раз…такая ваша мать, — и пулемет его повертывается по своим стрелкам, начинающим уходить за насыпь:
— Пах… — Перестреляю!.. — гремит он из-за шума пулемета.
Сзади эшелона уже начали сгружать лошадей.
— Ура!.. — и казачий эскадрон бросается из-за деревьев к насыпи.
Жжж… та-та-та…
— Подождите, голубчики!.. так-так — пулемет горгочет, скашивая кавалерийскую цепь.
— Митька, ленту…
И опять…
— Уходят, проклятые, — и Пережогин вдогонку им посылает еще несколько очередей. — Митька… ленту!.. — Он оглядывается, но Митька улепетывает к эшелону.
В хвосте поезда раздается взрыв, потом несколько голосов:
— Броневик!.. броневик!.. — все кидаются к лошадям, — стаскивают их, взнуздают, садятся, бросаются в рассыпную — кто куда, в кусты, в тайгу…
Из-за поворота, там, за деревьями, показывается дымок броневика.
— Эх, дьяволы!.. — и, взвалив на себя пулемет, Пережогин двигается к эшелону.
— Митька, застрелю!.. — тот остановился — давай лошадь!.. Подвел: взвалили на нее пулемет — вьючат, садятся…
Бабах… разрывается снаряд с броневика…
— Товарищ Лазо, это пережогинцы золото делили… Прикажете догонять…
— Нет время, забирайте то, что есть. Дальше едем.
— Есть!..
— Эшелон под откос, паровоз прицепить в голову, — соединить проводами.
— Есть!
— Товарищ Лазо, они много побросали — вот ящики, — смеются красногвардейцы-рабочие, тащат ящики в броневик.
— Скорей, товарищи! — и Лазо продолжает смотреть в бинокль.
— Товарищ Смирнов, — говорит он начальнику пулеметной команды, — снимите дрезину, поезжайте вперед, там что-то неладно: прощупайте пулеметом тайгу… кажется их обстреливали и другие… казаки…
— Да, кочегар с эшелона только что говорил…
— Ну, быстро!.. — и Лазо углубляется в карту, делая отметки на планшетке.
Гремят вагоны эшелона, сваливаемые под откос. Включают паровоз. Готовят дрезину. Быстрый, уверенный темп работы.
— С такими ребятами можно сделать чудеса, — думает Лазо, смотря за работой команды броневика.
— Скорее в Карымскую, — невольно срывается у него, — там… Оттуда — из тайника его дум: — надо во что бы то ни стало поспеть туда, удержать ворота к Амуру… иначе — армия погибла… иначе… что то с Ольгой, — и еще глубже уходит мысль…
— Скорее!.. не выдерживает он и берет трубку аппарата:
— Готово?
— Готово! — отвечает невидимый.
— Трогайтесь!.. развейте максимальную скорость: у нас теперь два паровоза — надо наверстать потерянное.
— Есть! — отвечает невидимый и броневик срывается.
Глава 8-я
ПРИМОРСКАЯ ТРАГЕДИЯ В 5 ЭПИЗОДАХ
1. «Братушки»
На мирно голубевший рейд
Был, как перчатка, брошен крейсер.
Ночь во Владивостоке. Желтые отблески фонарей сгущаются на перекрестках улиц, ложатся серыми пятнами на фасады домов. Сверху с сопок — город притаился, как чудовищный спрут, вытянул свои длинные кривые щупальцы-улицы. Со стороны бухты — огни города — сказочный остров среди океана тьмы.
Ночь необыкновенная. To есть необыкновенной она явилась бы для нас. Жители Владивостока уже привыкли к этим ночам, полным нервного напряжения и беспокойных снов.
Метлы прожекторов перекрещиваются с разных концов бухты. В их свете мачты кораблей, ползуче-лениво дымящиеся трубы пароходов.
Вот луч упал на фок-мачту с развевающимся японским адмиральским флагом…
Через окно Совета внучка сторожихи смотрит на бухту.
— Что это за пароход? — спрашивает она выходящего из здания члена Совета Лифшица.
— Это… это «Микасо» — японский броненосец, — отвечает Лифшиц.
— Японцы? А откуда они — наивно спрашивает девочка.
— Известно, откуда — из Японии, — раз'ясняет Лифшиц. И вслух смеется:
— Владивосток ведь гостеприимный город. Всем места хватит.
Из утренней газеты:
…в конце концов надо понять, что мы стремимся не к возврату капиталистического государства, а к самой широкой демократии. Права всех наций должны быть для нас святы и неприкосновенны.
— Ишь, как расписались, — прислонившись к тротуарной тумбе, говорят двое грузчиков, просматривающих газету.
Утреннее солнце ласково пригревает обоих. На Светланской уже много народа. Спешат по своим делам, в учреждения… Как-то особняком, более медленно шагают чешские солдаты, офицеры…
— Ишь — «братишки»! — сердито, сквозь зубы, цедит один из рабочих.
— Ты что это на них вз'елся, — говорит его товарищ, — Ведь и чехи страдают.
— Очень — как же! Чем же они страдают? Если бы завтра началась война между нами и японцами, то вряд ли братишки будут в нашем лагере.
— Ну, это ты брось. Чехам не до войны. Им на родину надо. Где им воевать. Да притом они ведь социалисты — противники войны.
— Да-да! Говори! Они все словами социалисты и против войны, а на деле — вдоль арсеналов и складов шныряют…
— Ну так что-ж. При чем тут арсенал…
— А то, что того гляди, опять что-нибудь подгадят.
— А Совет на что? Чай свои ребята — глаза зорки.
— Верю, верю, что свои… только на счет зоркости не скажу. Уж слишком они няньчатся с этими чехами. Вот уж и японцы приехали — гуляют, как дома…
Таковы разговоры, настроения.
А «Микасо» сидит, сидит твердо в спокойных водах бухты и из труб его лениво ползет серая лента дыма, медленно вьется над городом все выше и выше…
2. За кулисы
— Ну?
— Это план крепости — место казарм красной армии здесь… Вот — экипаж… Там — пороховые склады…
— А это? — и палец тонкий, сухой, желтый, с большим холеным ногтем останавливается на заштрихованном участке карты.
— Артиллерийский парк! — говорит поспешно маленькая сухощавая фигура, с нервными порывистыми движениями.
— Парк, — это хорошо!.. — закуривая папиросу, говорит обладатель тонкого, сухого, желтого пальца. И седая голова с коротко остриженными волосами наклоняется над картой; рука начинает делать какие-то отметки в блокноте.
Люкса сбоку и сверху видит только небольшое ухо и тонкий и острый нос собеседника. Собеседник производит впечатление старого аристократа, русского генерала, дворцовой выучки, хитрого, тонкого, обходительного.
— Что говорят о чешской армии в Совете? — не подымая головы, спрашивает русский генерал в чешской военной форме. На левом рукаве у него, немного выше локтя, золотой щиток-погон с синей бархатной вертикальной лентой.
— Что?
— Нового, я хочу сказать! — добавляет тот.
— Вот! — и Люкса подал телеграфную ленту.
— А, это интересно! — доктор, смотрите сюда.
Тот подходит к нему, наклоняется, читает, и:
— Ну, вы еще будете медлить?..
— Да-да!.. Сегодня же ночью надо решить… — и доктор Гирса нажимает кнопку. Еще…
— Что угодно, братче? — входит ад’ютант.
— Автомобиль, пожалуйста!
Ад’ютант выходит и тотчас же возвращается:
— Там, братче, приехал Суханов… Хочет с вами, братче доктор, говорить срочно.
Седая голова быстро подымается от карты, и генерал торопливо собирает сводки и план со стола. Звонит. Через другую дверь появляется молодой офицер.
— Возьмите это! Люксу отведите через черный ход и вывезите в закрытом автомобиле к бухте Улис.
— Слушаюсь! — рука к козырьку.
— Идите!
Оба уходят. Люкса пытается протянуть руку, но ее как будто не замечают.
— Шпион, а туда же с этикетами, — беззвучно смеется генерал, — и все-таки он молодец.