1. Пора, ваше превосходительство
Ветер свищет в ушах и треплет седую бороду.
Вот один волос вырвался из бороды и, крутясь, падает на мостовую далеко позади автомобиля.
Мелькают мимо дома… собор… площадь. Круто повернув, автомобиль стрелою несется вниз прямо к вокзалу.
Плотная туша откинулась на спинку сиденья.
А там… повыше бороды… под глянцем черепа млеют сладкие мысли. По жирному животу мурашками пробегает дрожь предчувствия.
Старческое сердце при каждом толчке ударяется в бортовой кармашек. Замирая, чувствует сердце, как шуршит в кармашке белый листок.
Это телеграмма. А в ней:
«Проездом в Читу остановлюсь у вас дня на два.
Встречайте седьмого.
Баронесса Штарк-Глинская».
«Трф-тррр-фршш-туррр…»
Обогнув сквер, машина останавливается у подъезда вокзала.
Взвод железнодорожной охраны берет на караул. Комендант станции бросается к автомобилю и открывает дверцу.
Генерал Хорват вылезает и медленно проходит через здание на перрон.
Вдали клубится дымок экспресса.
Она необычайно оживлена. Она все время смеется и обжигает лукавыми искрами серых глаз.
Генерал Хорват тает. Вот-вот поплывет из мундира и растечется по полу большим жирным пятном. Только сверху будет плавать белая, холодная борода.
Старый Голицын, хихикая, ерзает на стуле и тщетно пытается украдкой прикрыть проблематичным пучком, торчащим спереди, красноречивую лысину.
Даже у Гондатти во всем теле заныли какие-то провода. Тихонько брякая ложечкой, он бросает на баронессу из-под очков какие-то вороватые взгляды.
Они сидят в столовой генерала Хорвата и пьют кофе.
— Нет, это удивительно, баронесса, — пищит Голицын, — я говорю вам это, не льстя, а констатирую факт: вы с каждым днем хорошеете.
— Я ей это сразу сказал! — вставляет Хорват.
Баронесса смеется…
— Довольно любезностей, господа… Поговоримте о чем-нибудь более серьезном.
— О-о! — усмехается Гондатти, — баронесса все еще неутомимый политический деятель.
— Что вы? Теперь, когда Колчак стал у власти, нам…
При упоминании Колчака, лицо Хорвата становится кислым.
— Я вижу, — смеется баронесса, — вы чем-то недовольны. Успокойтесь… Я могу сообщить вам новость: союзники не намерены признать Колчака.
— Что вы?
Лицо Хорвата проясняется.
— И совершенно справедливо… — подскакивает на месте Голицын. — Колчак выскочка… не аристократ. Он не может управлять Россией. Народ его не признает.
— Да! — подтверждает Хорват, — мне не нравится, что он возится с демократами. Он погубит все дело борьбы с большевиками. Власть должна быть крепкая, авторитетная. Необходим…
— Царь! — вставляет Гондатти.
— Да. За царем народ пойдет. Союзники царя признают.
— Прелестно! Вы правы, ваше превосходительство, — суетится Голицын, — стоит сейчас появиться монарху, и большевикам капут. Но кто? Кто? Колчак?! Фи-фи!!!
— Так в чем же дело? — сверкая прищуренными глазками, говорит баронесса — Кто же может занять трон, как не вы, Леонид Дмитриевич. Вы единственный кандидат. По-моему, вы должны короноваться… И с Колчаком будет покончено. Я уверена.
— Прелестно, прелестно… Справедливо. Пора, пора, ваше превосходительство… О, ваше превосходительство!
Голицын заламывает руки и смотрит на Хорвата, как на икону.
Гондатти, пытливо взглянув на баронессу и усмехаясь краешком губ, спокойно произносит:
— Я с вами согласен. Вы правы.
Все молча устремили взоры в лицо Хорвата.
Ждут.
Князь Голицын: красный от волнения… Он уже видит себя министром финансов.
Баронесса:…почему бы и нет. Если что-нибудь из этого выйдет, она свое получит….Хорват в ее руках. Если же Хорват провалится, это на руку Семенову… Опять она не в проигрыше.
Гондатти:…этот старый дурак несомненно слетит с поста после такой выходки. Тогда кто же будет управляющим дорогой, как не он, Гондатти. Великолепно.
Хорват задумался. В мыслях: вот оно, вот… Корона… Трон… У ног вся Россия… Вся Россия.
Поднявшись с места, генерал Хорват твердо произносит:
— Да!
Почтительно встают…
— Надеюсь, что не оставите нас вашими милостями…
— О, баронесса!
Хорват впивается в мягкую ручку.
2. Коронация
Станица Гродеково на самой русско-китайской границе.
Поп Иероним всю жизнь провел в Гродеково. Разве редко-редко в Никольск выберется… А больше — никуда.
Совсем деревенский поп.