Отбили, — десант не высажен!..
— А теперь, собирайсь на Сучан, к Штерну! — и Серков первый сбегает с горы.
Там уже поджидают гонцы с Тетюхэ.
Все вместе, под начальством Серкова, отрядом двигаются с Ольги, на Сучан к Штерну.
А в бухте Ольги остался партизанский гарнизон.
…Все Приморье, вся область уже горит восстанием. Стихийно, одна за другой, подымаются волости — не выдержало крестьянство колчаковщины…
Штерн на Сучане — это центр восстания. Отсюда он руководит им, развивая, углубляя и организовывая его. Отсюда направляются отряды по всей долине до самого Хабаровска.
Шамов уже прибыл на Сучан. А теперь — дальше, застрельщиком идет его отряд.
… — Вот, товарищ Шамов, и все… Главное, не теряйте связи по фронту… Да дальше шлите отряды, когда надвинетесь к магистрали. Об остальном сговоримся на месте — я через неделю буду у вас, — и Штерн прощается с Шамовым.
Отряд двигается дальше, к Яковлевке.
И так — по несколько отрядов каждый день.
Штерн не спит — бешено работает в походной обстановке главный партизанский штаб, мозг восстания.
Область, стихийно поднявшаяся, вводится в организованное русло борьбы с Колчаком в тылу.
Задача проста: дезорганизовать тыл — ни одного солдата неприятельской армии — и ослабление питомника фронта — железнодорожных путей сообщения.
Область горит восстанием.
Штерн работает.
В пылу этой работы застает его Ефим.
6. Первая победа Ефима
— Здорово, товарищ Штерн!
— Ефим, ты?
— Я.
— Где же ты пропадал?
— Не мог раньше известить. Был занят. Помнишь эту историю с похищением документа.
— Ну, ну. Вы похитили документ, но у тебя половину перехватили.
— Да, перехватили. Но не надолго…
Ефим делает торжественную паузу. Потом:
— Теперь документ у нас. Тайна белогвардейцев целиком…
— Целиком? Вот это здорово. — Штерн трясет Ефима за плечи. — Ну, и молодчина же ты.
Ефим не скрывает восторга.
— Теперь белогвардейцам крышка. Документ ведь… Ты понимаешь.
— Ну, мы-то не сумеем этот документ использовать вполне. Вот, если бы послать его в Москву… А тут нашими силами многое не сделаешь.
— Все равно. Мы их поинтригуем и выудим, что нам надо.
— Как же тебе удалось добыть похищенную японцами часть, — спрашивает Штерн.
Ефим садится рядом с ним и начинает рассказывать:
— Несколько дней после ареста Ольги я получил пакет. В пакете было — записка и женский палец…
— Что? — Штерн, точно от какого-то толчка, порывисто устремляется на Ефима. — Ты говоришь, палец? Палец… — он не договаривает фразу.
На ровном лбу темной линией вздулась нервно пульсирующая жила.
— Я знаю, — спокойно продолжает Ефим. — Ты подумал, что это палец Ольги. Я и сам так думал, когда получил пакет. Я испугался не меньше твоего. Только это оказался палец трупа.
Штерн со вздохом облегчения опускается на стул.
— В записке, — продолжает Ефим, — мне предлагали явиться в какой-то чайный домик и передать японцам имеющуюся у меня часть документа. Иначе — «жизнь известной вам женщины в опасности» — так предупреждалось в записке.
— Что ж ты сделал?
— Я в тот же день собрался и сделал вид, будто уезжаю из Харбина. На самом же деле я стал наблюдать за чайным домиком.
— Ну, и…
— В указанное в записке время я заметил между прочими посетителями одного человека, физиономия которого показалась мне знакомой. Я припомнил: это был человек, которого я случайно видел во Владивостоке на радио-станции. Он тогда разговаривал шифром с Изомэ. Не оставалось сомнений, что он и есть тот, который добивается документа.
— Ты, конечно, его выследил?
— Мало того. Я поселился в том же доме, где живет он, и к его телефонному проводу прикрепил свой. Таким образом, мне стали известны все переговоры Изомэ с маской.
— Это интересно.
— Для меня это было в особенности. Маска убедительно говорила, что вторая часть документа у него почти на руках. Но самое интересное это то, что он требовал освобождения Ольги.
— Странно. Что ему от нее надо? Ведь он же знал, что она не имеет документа?
— Да, это странно. Во всяком случае, я использовал слышанный разговор. Я. написал Изомэ секретное письмо и предложил ему вторую часть документа на таких же условиях, как маска, но немедленно.
— Прекрасно. Но ведь Изомэ мог не поверить письму неизвестного ему человека.
— Разумеется, я учел это обстоятельство.