Не замечает, как из штаба давно уже разошлись… кто — ужинать, кто — по отрядам…
Остались только над картой Штерн, да Ким и дядя Федоров — тихо разговаривают…
Уже глубокая ночь.
Партизанские отряды, разбитые повзводно, разошлись по своим сеновалам.
Спят. А то с дивчатами гуляют.
Только заставы да конная разведка далеко по дорогам раскинула свои щупальцы…
Не спит…
Сторожит Янучино: главный штаб всех партизанских отрядов области — мозг и сердце всего повстанчества.
Не спит и Штерн.
5. На стрёме
Окно в комендантскую ни чем не завешено. Прекрасно видно все, что творится внутри.
Ефим разгуливает по перрону с какой-то барышней (меньше подозрений). Полчаса тому назад познакомился.
— Да-а… И вот, когда мы плыли по Индийскому океану, на нас напали китайские пираты… человек сто.
— Ой, что вы? Правда?
— Да-а… как же.
Ефим бросает внимательные быстрые взгляды в окно комендантской. Вон у стола, как раз против лампочки, сидит человек в маске. Напротив японский комендант. Беседуют.
Чорт! Скоро ли он выйдет? Уже два дня здесь, в Евгеньевке, следит Ефим за маской. Он решился выбрать удачный момент и пойти с маской на откровенность. Сначала заинтересует его документом… А потом… будет видно.
— Ну, и что же было?
— А? Что?
— С пиратами…
— A-а… С пиратами… Мы их разбили, конечно, и забрали всех в плен.
— Куда же вы их поместили?
— To есть мы хотели только забрать их… правда. А… Поместить было некуда. Пришлось их потопить.
— Всех?
— Всех.
— Что вы?!
— Да…
«Ага… встают. Собираются… Должно быть, сейчас выйдут».
— А вы в Лондоне были?
— Был. Я везде был.
— Ах, наверно интересно?..
— Как же… Башня Эйфеля и прочее… Вы простите меня… Сейчас должен идти. Надеюсь, завтра вечером вы здесь будете? Я буду ждать.
— Ах, что вы говорите?! Разве можно?! А в какое время?
— В это же. Да, да… Всего хорошего.
Барышня удаляется. Ефим ждет.
6. Выстрел
Куда это он идет?
Ефим следит за маской. Уже позади остаются составы поездов. Маска не сворачивает в поселок. Маска идет прямо по линии в сторону депо.
«Странно, что ему там надо»? — думает Ефим.
Стараясь быть незамеченным, он следит за маской. Но Ефим ошибается. Человек в маске давно заметил, что за ним кто-то следит. Не подавая виду, он медленно продолжает идти.
У самого депо маска входит в какой-то вагон.
Ефим подбегает. A-а! Это вагон какой-то американской миссии. Должно быть, поломка есть… Вот почему он около депо.
«Придется теперь ждать. Досадно. Надо было подойти раньше».
Ефим отходит в сторону и ложится за кучей железного хлама.
Ждет… час… другой.
Слипаются глаза. Все труднее и труднее бороться со сном.
«A-а! Наконец-то».
Человек в маске выходит. С ним какой-то американец. Прощаются. Оставшись один, американец отходит шага на четыре в сторону (на минутку).
«Вот, дьявол! Скоро ли он уйдет?»
Когда американец скрывается в вагоне, Ефим вылезает из-за кучи и бежит нагонять маску.
«Куда же он делся? Ага… Вон он впереди… идет по линии крупным, размашистым шагом».
Но, пройдя еще шагов десять, маска поворачивает, сходит с полотна и скрывается за штабелями дров. Ефим, боясь потерять его из виду, прибавляет ходу.
Вот уже штабеля… Вот за угол поворот… И…
Ба-бах!.. Ба-бах!
Огнем прямо в лицо хлынуло… Что-то тяжелое ударило в голову…
«А-ах!.»
Земля закачалась и поплыла из-под ног.
Тело с разбега мешком ткнулось в землю.
Человек в маске спокойно кладет браунинг в карман, поворачивается и быстро скрывается в пролетах штабелей.
Ночь.
7. Раненый
Подвода останавливается.
Николай смотрит с крыльца на лежащего. У него обвязана голова. Рука тоже на перевязи. Под ним на телеге тюфяк, набитый соломой.
— Кононов, ты?
Николай мигом — с крыльца. Лежащий открывает глаза.
— А, Снегуровский… Да, я… Помоги подняться.
Николай помогает Ефиму.
— Да нет, нет… ничего… Я сам пойду… ты только поддержи немного.
В комнате Ефиму приготовляют постель. Он ложится.
— Как это вышло с тобой?
— Да понимаешь… Следил я за одним человеком. Он, должно быть, заметил. Ночью было дело. Он спрятался за дрова. Я как завернул за кладки, он и выпалил в упор два раза… Одна-то пуля по голове задела, правда, легко: кожу только разрезала, а другая — в плечо. По голове, понимаешь, как обухом ударило. Я потерял сознание. Потом пришел в себя. Недолго, должно быть, провалялся… Так около получаса… Встал. Там у меня машинист есть знакомый… Я к нему… Достучался кое-как. Он как увидел — ахнул. Ну, потом перевязал… сбегал за подводой… и ночью же отправил. Скверно, понимаешь: подвода трясет… больно… Хорошо — еще тюфяк положили.
— Ладно. Отдыхай. Потом я тебя отправлю дальше, в Анучино… Там лазарет. Там теперь сестрой работает Ольга.
— Знаю! — лицо Кононова веселеет.
— Жрать хочешь?
— Нет… Я спать хочу.
— Погоди… Сейчас фельдшер придет… Перевяжет тебя. Потом спи.
— Ладно.
— Счастливо ты отделался. Я удивляюсь одному: почему этот тип не послал японцев или милицию… Не успел, что ли? Кто он такой?
— А чорт его знает, кто он.
Глава 12-ая
ПОВСТАНЧЕСКИЙ СЪЕЗД
1. Возница
— Стой!
Телега останавливается. В телеге двое: седок, молодой, в рясе, и возница — маленький, покрытый лохмотьями и грязью кореец.
Седок выжидательно смотрит на часового и караульного начальника.
— Куда едете?
— Сюда, сын мой, в Анучино…
Караульный начальник хмурится.
— А ты кто такой?
— Я дьякон церкви Успенья в Никольск-Уссурийске… Перевожусь в анучинский приход.
— Очень надо!.. Как же… Ждем. — ворчит караульный начальник — однако, что же делать? Полепите! Сопроводи их в штаб.
Высокий партизан лезет в телегу. Возница дергает вожжами…
— Но!
Лошадь трогается.
В штабе долго осматривают документы: паспорт, бумагу из епархии и прочее…
— …Павел Савельевич Третьегорский… дьякон… Так. Вещи есть?
— Есть чемодан и постель.
— Обыскать. И самого тоже.
Партизаны ощупывают дьякона со всех сторон. Внимательно рассматривают содержимое чемодана и постели. Ничего подозрительного.
— Отпустить его.
Дьякон снова водружается на телегу. Кореец дергает вожжами — но-о!
— Ли! — обращается дьякон к вознице — поезжай к дому священника… Вот туда, прямо… Видишь?
Возница наклоняет голову — э-э.
Около дома священника два партизана смотрят на приехавших.
— Ишь, длинногривый!
Отец Никодим, стоя на крыльце, встречает гостя;
— Милости прошу, отец дьякон… С приездом. Проходите.
— Ли! Поставь телегу под навес… А лошадь в конюшню отведи.
Ли распрягает лошадь… Отводит ее в конюшню. Телегу закатывает под навес. Потом оглядывается… Никого.
Ли открывает мазницу и вытаскивает из дегтя небольшой жестяной ящичек. Раскрывает. Там другой черный ящичек. Жестяной он опускает обратно в мазницу, а черный — в небольшой грязный мешочек.
С мешочком в руке он идет в дом.
2. На съезд…
— …Итак по всей долине и через горы, до самого океана…
— И на Тетюхэ? — Шамов едет рядом с Граховым.
— Да, и на Тетюхэ… Все такие же столбы. Вели их, ты знаешь, сразу со всех пунктов полевых штабов. Анучино только обратилось к волостям, и крестьяне сами привозили и ставили, ну, а наши саперы и телефонисты протянули проводку.
— И весь повстанческий фронт соединен телефоном…