— Отпускай!
Пятеро партизан отскакивают от рычагов. Слегка пошатнувшись, гигантское дерево медленно начинает крениться в сторону дороги. Потом быстрее… быстрее… С треском ломается тонкая перемычка… Шумя раскидистой короной, быстро падает могучая сосна и ложится плашмя поперек дороги.
Хрустят, ломаясь, хребты и черепа… Крики и стон прорезывают воздух.
Испуганные лошади мечутся в панике…
Девять всадников с лошадьми легли на месте под стволом и ветвями векового дерева.
Эскадрон разделен надвое. Прошедший вперед полуэскадрон отрезан. В узком месте, сдавленном сопками, негде объехать сосну.
А с вершины Лесистой сопки бахают партизанские ружья, срезая всадников объятого паникой эскадрона.
Второй полуэскадрон мигом оборачивается и удирает.
Первый полуэскадрон сломя голову бросается вперед и попадает под огонь отряда Воскина.
Липенко, перекинувшись на левый фланг Лесистой сопки, отбивает огнем обходную роту.
Справа от Балластной сопки подошедший Здерн натыкается на фланг японских цепей. Расстроенный фланг бежит.
К ночи по всей линии смолкает трескотня ружей и пулеметов, только по-прежнему ухают орудия.
Японцы отступают к Татьяновке.
5. И все-таки
На утро Снегуровский проверяет части и считает потери.
— Демирский! пиши приказ: всем отрядам отойти в сторону… расступиться… и пропустить японцев вперед. Балластную сопку покинуть.
— Почему?
— Нельзя иначе… Больше мы не в состоянии выдерживать боя. Пусть японцы идут, куда им угодно… Зато мы сохраним части. Ты отправляйся к Воскину — пусть он соберет потом все отряды и двинется к Вишневке. Я сегодня отправляюсь туда же. Мне кажется подозрительным молчание Ивана Шевченко.
— Эх, чорт! — Демирский злобно ломает карандаш.
Глава 26-ая
РАЗГРОМ
1. Первые сведения
— Хр-тьфу!..
— Дипломатия… — Таро делает остановку на слове, улыбается, — Изомэ у партизан удалась, как нельзя лучше.
— Ну?
— Удар нашей горной дивизии по всему фронту получился совершенно неожиданным для всех партизанских командиров…
— Хр-тьфу… А Штерн?..
— Неизвестно где…
— Хр-тьфу!..
— Полное отсутствие у партизанского штаба единого плана обороны сопок — наши батальоны на плечах у партизан продвигаются по Никольскому тракту на Анучино, в центр партизанского руководства, — также — на Сучан и по Спасскому тракту — на Яковлевку…
— Бои?
— Кой-где небольшие, арьергардные… Мы ждем перегруппировки их сил: наверное, Штерн предпримет большой оборонительный маневр. Но нам это на руку — мы их тогда окружим и уничтожим.
— Хр-тьфу!
— Наши батальоны, снабженные точными и самыми подробными картами, двигаются по старым хунхузским и корейским тропам и совершенно неожиданно для партизан могут появиться у них в глубоком тылу…
— Хр-тьфу!..
— Но я все-таки опасаюсь одного…
— Ну?
— Но может-быть и так, что Штерн, поняв наш маневр, даст общую директиву — разомкнуть фронт и пропустить… Тогда…
— Хр-тьфу!.. Тогда?
— Нам придется… обречь дивизию на зимовку…
— Хр-тьфу!!. С нас довольно Амурской зимовки…
— Да!..
— Надо окружить… уничтожить… заставить их драться…
Таро молчит. Ждет, когда генерал проплюется.
— …Харр-тьфу!..
«Началось»… — думает маленькая Ольга, откидывая японскую газету «Владиво Ниппо», — и опять ее маленькие, шустрые пальцы работают быстро и уверенно, отягивая спатри разными материалами. Тут, там набрасывая цветы, сборки и — шляпа роскошная, шикарная шляпа для какой-то буржуазной мотовки готова.
Она ее повертывает, делает последние штрихи и, как художник, любуется своей работой. Делает это механически, а думы далеко… там, в сопках, где теперь бьются ее многочисленные товарищи.
«Предупреждение Ильицкого, значит, сбылось… — думает дальше, — хорошо, если вовремя это предупреждение успели переотправить в сопки, к Штерну. А вдруг… они пишут, что везде партизан заставали врасплох… Всюду их гонят… Полный разгром»…
И опять работают руки механически быстро…
А голова — дальше…
«Что-то от Ольги большой долго не было ничего… Как-то она теперь там со своим лазаретом; эти варвары ведь не пощадят и раненых… и лазарет…» И жутко маленькой Ольге: руки что-то делают большие перебои…
— Ай!.. — и палец в рот — уколола… Надо сосредоточиться, а то…
Все девушки в мастерской на нее…
А на парадном звонок. Хлопнула дверь: кто-то пришел…
— Наверное, заказчица. Хозяйки нет… Придется идти самой… — «Ах, как я их всех ненавижу»… — думает маленькая Ольга, прислушивается.
— Ольга Семеновна, там заказчица… — вошла продавщица из ателье в мастерскую, — просит вас…
— Кто?
— Эта… как ее… ну, жена офицера… того, у Розанова служит…
«А, шпион, контрразведчик!.. — он теперь наверное там с японцами в сопках помогает расстреливать партизан… — быстро мелькает в голове у маленькой Ольги. Инстинктивно маленькие руки сжимаются в кулаки: — если бы она могла — она бы всех их задушила вот этими самыми руками… Ах!.. — и эту расфуфыренную куклу… — Но крепче нервы, не расходитесь… не шалите…»
И легким шагом она проходит в ателье мод.
— Что вам угодно, мадам? — голос маленькой Ольги звенит, как чересчур натянутая струна. Нижняя губа крепко прикушена. Маленькая Ольга чуть бледна.
— …Эта шляпа… которую я вам заказывала к осеннему сезону… готова?..
— Да, мадам! — уже совсем твердо.
2. Отовсюду
— Товарищ Малевский? — Штерн наклоняется с коня в окно Анучинского лазарета. Нагайкой по раме. — Доктор!..
— «Должно быть, еще спят», — подумал. Соскочил с лошади, и в сени.
А ему навстречу Ольга.
— Александр, ты к нам?.. Что?..
— Олек!.. Я сейчас уезжаю. Я приехал предупредить Малевского, чтобы вы позаботились приготовлением лазарета к эвакуации…
— Что… Японцы… Близко…
— Да нет еще… пока… Но готовым быть нужно. Может быть… мы их пропустим, не давая боев… Ты передашь ему сейчас же.
— Да, конечно… разбужу. А сам куда теперь?.. Саша… — и глаза, большие, серые, овлажнены: может-быть, утренней росой, или в них солнце заглянуло — брызгами через кусты, сквозь вишню… Я то еще… может-быть и… ну, да она крепкая — только гладит нежные, мягкие ноздри лошади Александра, — прижалась лицом к ее голове, а сама глазами на него… смотрит-смотрит…
— Ну, Олек!.. — и крепко обнял Ольгу, заглянул ей в глаза — прямо, просто… поцеловал, — ну!.. — еще взял и руку — поцеловал, а потом — одним махом на коня…
— Куда? — только успела сказать Ольга.
— Сейчас — в Анучинскую долину… а потом в Сучанскую, к Грачу. — Чуть нагнулся и каблуками в бока лошади… Быстро скрылся в вишнях и переулке, по улице за поворотом.
А внизу, в долине, по тракту уже скакали два всадника — Штерн, а с ним его ординарец.
Утро было такое пахучее, росное…
И Ольга шагнула в лазарет.
Иван Грач иногда зашибает, особенно он это любит делать перед боем.
— Ничего! — говорит он, — для крепости мускулов… — и при этом его русый ус шевелится, а глаза скашиваются на эфес старой отцовской казацкой шашки.
— Добре! — и крякает смачно.
Новиков и Ветров — старые партизаны ему свое, а он свое…
— Штерн говорил — размыкаться, пропускать…
— Э-э-э!.. хлопцы… Куды ж воно пропускать… Это ж не ханжу в горло… Воны прокляты макаки все позорят… хрестьян разгонят; дивчин осрамят…
— А их сила!.. Разведчики говорят, полк сюда брошен… — Новиков не унимается.
— А мы им перцу берданочного посыплем…
И посыпали…
Все хорошо: Грач на коне, а с ним хороший эскадрон ребят. Фронт уже развернут. Глубоко, крылом по правому флангу посланы отряды Санарова и Млаева, а на левом — Ветров и Новиков… Все в порядке.