Думал и Балашев тоже и о том же…
— Да, вот… — Балашев заговорил, — этот большевик, тоже… — разве они правильно решили…
Тук-тук-тук…
— Войдите! — Балашев на дверь.
Черный, в мохнатой шапке, надвинутой на самые глаза, и в шинели с поднятым воротником, входит человек.
Балашев и Буцков вопросительно смотрят, ждут.
— Я — Штерн!
— A-а, товарищ Штерн! — Балашов вскочил, — вот хорошо… Только что говорили: разве вы правильно решили оказывать пассивную поддержку?.. Ну, скажите, вот вы военный, вы лучше понимаете… Рабочие получат оружие… ввяжутся неорганизованно в бой без директив, без вашего непосредственного и решительного руководства… Что получится?..
— Вот за этим я и пришел сюда: мне Революционный Комитет поручил договориться о военной стороне восстания на случай развертывания операций и втягивания рабочих масс в борьбу.
— Что — сговориться!.. Я рассорился из-за диспозиции с Солодовниковым: Гайда ему больше верит… Вот он, — Буцков, тоже не хочет вмешиваться, — не любит эсэров… Ну, а вы?.. Не берете восстания в свои руки… — вот мы теперь сидим и думаем, как будем выбираться из этой ловушки…
Штерн задумался. Теперь он ясно понимал, как был он глубоко прав, думая о том же. Тут что-то было в корне и с самого начала неправильно. Ревкому надо было перерешить…
— Знаете… — вдруг Штерн к ним, — знаете… я согласен с вами… Завтра у нас при Ревкоме будет заседание военного отдела. Хотите принять в нем участие?.. Может-быть, еще не поздно… Поправим дело…
Глаза Буцкова блеснули радостью, он подался всем корпусом.
— Я согласен! — быстро ответил он.
— Я вы? — Штерн к Балашову.
— Придем вместе…
— Хорошо! Я за вами пошлю.
— … И Александр прав… Разве утерпят грузчики, когда у них будут винтовки в руках… Да и какой дурак утерпит!.. — Баев возмущенно машет руками. — А потом — эта дыра, этот проклятый вокзал… Я не военный и то вижу, что не выбраться оттуда… Разве это война?..
Кушков улыбнулся — толстый Баев, действительно, никак не походил на военного.
— Ну, что ты хочешь? Ведь не можем же мы брать на себя ответственность этой явной эсэровской авантюры…
— Да, авантюра!.. И нужно или совсем не вмешиваться… а уж если вмешаться, так брать инициативу в свои руки, а не так: «вооружаемся… пассивно поддерживаем…» — по-меньшевистски…
— Да как же ее брать в свои руки, если это авантюра?..
— Эх!.. — Баев злобно махнул рукою, — да рабочие-то… рабочие ее сами возьмут… ведь не удержать… злоба накопилась… Грузчики — так те прямо кипят…
— Ну, и что тогда? — Кушков с ехидством Баеву.
— А то, что… разгромят всех нас и больше всего грузчиков…
… — Правильно!.. Гениально придумано, господин полковник… Они там, как в мешке… Хорошо, да и рабочих расщелкаем…
— Да, ваше превосходительство.
Розанов подумал.
— Вы только особенно-то много рабочим не выдавайте оружия…
— Будьте покойны, генерал! У меня там есть надежный человек — еще из Омска со мной, — он будет следить за выдачей.
— Прекрасно!.. Значит, нужно сговориться с консульским корпусом сегодня же ночью?
— Да… генерал… сейчас же… От них требуется только внешняя «локализация» восстания.
— Да!.. Итак — начнем миноносцем в три, господин полковник?
— В три! — И Солодовников, чуть наклонив голову, повернулся на каблуках и вышел из кабинета.
— Уже час!.. — американский консул взглянул на часы.
— Да. Закончим заседание… Итак — я резюмирую, — начал Таро, — по докладу генерала Розанова — мы не вмешиваемся активно в подавление восстания, а только «локализуем район» двумя внешними цепями — японской и американской.
— Это все, что я прошу от вас! — генерал Розанов встал и поклонился.
Таро улыбнулся.
— Союзное командование согласно…
Черные, огромные, стальные змеи — с обеих сторон гайдовского поезда проползли, охватили, лежат настороженные.
Это два броневика — калмыковский и семеновский — в погоне за Гайдой пришли сюда.
Ждут.
Ночь. А ветер хлещет с дождем. Начинается тайфун.
Гайдовский поезд освещен — там идет лихорадочная работа: раздают оружие рабочим. Грузчики первые с Эгершельда вооружились. Прибывают также и воинские части, перешедшие от Розанова к Гайде.
Гайдовские часовые перекликаются:
— Женька!.. Товарищ Цевелев…
— Я! — сзади из-под вагона голос.
— Ты что там?.. — и Горченко, тоже часовой партизан, пришел из сопок, и тоже не выдержало партизанское сердце — уже здесь, — ты что там?..
— Да, вот к Калмыку добираюсь…
— Погоди, не торопись. Сказано — под утро мы их окружим.
И… у-у-у-у-х… ух… ух… жжжжжшш.
Разворачивается тайфун.
Уже три часа ночи.
В Ревком, весь залитый дождем, быстро входит Штерн. — Кушков… придется наше решение пересмотреть: там, в самом штабе Гайды, раскол. Балашов и Буцков высказывают ту же мысль, что и я говорил по поводу нашей резолюции о восстании, а также и на…
Бууммм…
Все вскакивают.
— Поздно!.. — Баев надевает шапку и выходит в ночь, в тайфун.
4. Тайфун
— Товарищ Снегуровский. К вам товарищ… с поручением…
В свете фонаря белое крупное лицо, щетинистые хохлацкие усы из-под капюшона. С усов льет вода…
— Фу ты, бисова погода!.. — и Филипп Тимофеевич, хозяин нелегального «особняка», стал отирать усы.
— А, товарищ Дубровский…
— Вот от Штерна из штаба… — и Дубровский, токарь из военного порта, подал ему записку:
«…Организацию рабочих дружин и командование. По получении оружия — стягивай полукольцом от Гнилого Угла, Рабочей и Первой Речки к центру. Организуй непрерывную связь с Ревкомом и штабом, а также — поставь разведку. Свяжись с Баевым, который сейчас находится у грузчиков на Эгершельде.
Штерн».
В Мальцевском овраге тоже не дремлют.
В квартире толстого, добродушного, хорошего конспиратора и прекрасного товарища Бухтиярова идет усиленная подготовка и вооружение дружин. Весь стол завален испанскими браунингами.
Здесь работают максы[19].
Архипов, весь потный, с желтыми кудрями волос, в английском солдатском обмундировании — высокий, стройный — засучив рукава, отирает жирно смазанные револьверы… Сам раздает их, организует команды разведчиков.
Там же у них для связи со штабом Штерна — маленькая Ольга и Шаров дежурят.
Это внизу, в самом овраге. А немного повыше, в другом доме — работает Штерн со своим полевым штабом.
Буумм.
Вот еще… Редкие мерные выстрелы — и все в одну точку, в вокзал, туда, где стоит поезд Гайды. Это стреляет миноносец с рейда Золотого Рога.
Уже четыре часа утра.
Тайфун все усиливается и усиливается.
Ууууу… жжжжжжиии… ууииии… — воет и стонет, гремит камнями и ворочает хибарки на сопках.
Уужжжжжжжиии…
Утро. Серая муть ноябрьского утра с тайфунным дождем и снегом.
Слизкой мутью сдавила горбатые улицы морского города. А на улицах ветер полощет, как белые тряпки, воззвание «народного» правительства с ультиматумом Розанову о сдаче власти им — действительным представителям народа…
Но даже и ветер точно издевается над эсэровской литературой — рвет и смывает летучки и гонит их по грязным, залитым тайфунным и потоками, улицам.