Предлог?.. Да…
О-Ой открывает глаза, молча смотрит на карту и…
«Есть! Вот он!., вот!.. На далеком севере, в устьи Ямура. Сейчас он таежными снегами и льдом: отделен на сотни верст от живого мира».
О-Ой встает и ходит по комнате.
— Да!.. Лучшего не найти. Таро!
— Я.
— Последние сведения из Николаевска?
— Радио майора Иси-Кава.
— Ну?
— Спокойно. С красными мирно.
— Силы?
— Батальон.
— У красных?
— 2 полка пехоты, особый отряд максималистов, артиллерия, пулеметы. Небольшой конный отряд разведчиков. В их руках, кроме того, крепость Чныррах.
О-Ой подымает палец. Секунду палец висит в воздухе. Потом решительно падает на карту… в устье Ямура.
— Да!.. Так. Таро!
— Слушаю.
— Радио майору Иси-Кава: не позднее 12 марта выступить и прогнать красных из Николаевска.
Таро изумлен.
— Но… Один батальон против… и еще мирные японские резиденты… И… ваше превосходительство! ведь это верная гибель.
— Да! Гибель.
— Но…
— Таро!
Молчание. В ледяном пламени глаз читает Таро непоколебимое… и страшное.
Понял.
— Слушаюсь!
— Постой! Сообщи ему, что выслано подкрепление. Понял?
И тот же взгляд…
— Слушаюсь!
Повернувшись, уходит Таро.
О-Ой подходит к столу и снова медленно опускается в кресло и шепчет одно слово…
И слово это: Ниппон!
2. Гонец
— Архипов!
— Тссс!.. тише!.. Меня зовут Клодель. Идем.
Они молча проходят два квартала… Потом мимо Восточного института… потом вверх по лестнице… на Голубиную Падь.
Клодель осматривается.
Никого.
— Идем.
Деулин послушно направляется за Клоделем.
Они приближаются к старой голубятне… обходят ее кругом.
Клодель вынимает какой-то рычажок и вставляет его в щель.
Доска отваливается.
— Полезай.
— Да послушай.
— Полезай, говорят.
В голубятне темно. Клодель берет Деулина за руку.
— Не бойся.
Что-то тихонько скрипнуло. Деулин чувствует, как они проваливаются куда-то вместе с полом.
Через секунду вспыхивает свет электрической лампочки.
Деулин оглядывается и видит нечто вроде химической лаборатории. У стены широкий кожаный диван.
— Ну, брат, и чертовщина у тебя.
— Ну, ну, садись и рассказывай: откуда ты и зачем? — улыбается Клодель.
— Я только что из Николаевска. Через Сахалин… От Сахалина пароходом.
— Ну?
— Тебя отыскиваю.
— Рассказывай.
— Меня послал к тебе Тряпицын.
— Как у него дела?
— Чудесно. С японцами уладили. Николаевск — вольная коммуна.
— Хорошо.
— Тряпицын послал меня к тебе сговориться и узнать о положении. Как у тебя с японцами?
— С японцами? Видишь ли…
Но Клоделю не удается информировать Деулина. Тонкий, гудящий звук прерывает его.
В тот же момент в стене открывается небольшая форточка. За ней — рупор.
— Алло! Клодель?
— Я! В чем дело, Петр?
— Японцы говорят с Николаевском. Слушай.
— Переводи! Слушаю.
Деулин открывает рот от изумления.
— Слушай, Архипов!.. Я ничего не понимаю…
— Не мешай! У нас здесь радио-приемник. Это старая заброшенная голубятня — подозрения не вызывает. А это говорит сверху мой помощник. Ага! Что? Слушаю, слушаю.
Клодель и Деулин замерли в ожидании.
Из рупора с перерывами слышится голос:
— Таро говорит с начальником японского гарнизона в Николаевске майором Иси-Кава. Он передает ему приказ О-Ой устроить выступление не позднее 12-го.
— Выступление?! Двенадцатого?! Чушь! — вскипает Деулин.
— Не мешай! Петр, дальше!
— …двенадцатого марта. Иси-Кава говорит, что у него мало сил. Таро сообщает, что высланы части. Подтверждает приказ. Кончили.
Тонкий гудящий звук… Форточка закрывается.
— Выступление? Чорт возьми!
— Надо предупредить.
— Да как? Три дня осталось… Не поспеть.
— Стой!
Клодель минутку думает… Потом вынимает блокнот и что-то быстро пишет.
— Вот тебе записка. Лети сейчас на вокзал… Успеешь к поезду. Поезжай в Спасск. Там есть у меня парень… Да идем, я тебе по дороге объясню.
Ясное морозное утро ползет над Спасском.
В его свете ангары авиапарка стоят, как мраморные гробницы.
— Садитесь, товарищ Деулин!
Летчик Шатров помогает Деулину сесть. Потом влезает сам.
— Давай.
Механик берется обеими руками за пропеллер. Резкий поворот… Искра… Вспышка.
Ртах-ртах-ргах — работает мотор. Пропеллер гудит.
Сильнее… Еще сильнее…
— Отпускай!.. — И сигнал рукой.
Партизаны отскакивают в сторону.
Сдувая снежную пыль, катится на полозьях аэроплан. Еще немного… Затем рычаг на себя, и, отделившись от земли, стальная птица быстро уходит в голубую высь.
3. Браунинг Вица
Большая, большая деревня.
Широкие прямые улицы. Изредка каменные, а больше деревянные дома.
Это город Николаевск. Порт.
Летом он людный, оживленный кипящей бурливой жизнью. Особенно в период хода кеты.
Недаром. «Амурская свинина» привлекает на рыбалки тысячи рабочих.
А зимой остаются только аборигены: в большинстве буржуа золото- и рыбопромышленники, да чиновники.
Богатый город.
А сейчас он в руках партизанов.
На зданиях полощутся красные и черные флаги. Вот один:
ДА ЗДРАВСТВУЮТ СОВЕТЫ.
А вот другой:
АНАРХИЯ — МАТЬ ПОРЯДКА.
Улицы заметены сугробами снега — следы вчерашнего бурана.
На улицах: японские солдаты, матросы с китайских канонерок, партизаны в тарбазах[4], дошках, папахах.
Партизаны… Народ бесшабашный, вольный… Сахалинцы больше.
День яркий. Солнце сияет.
Все население на улицах. У всех гребки и лопаты. Сгребают снег, очищают тротуары и дороги.
Все работают: бывшие офицеры, чиновники, барышни, дамы, купцы.
Должны — коммуна. Ни купли, ни продажи нет.
Работают — корм получают.
Завтра торжественный день: открытие съезда трудящихся.
Вот едет в санках какая-то… низенькая, черная. Остановилась. Вылезает.
— Здравствуйте, товарищи!
Берет лопатку. Работает.
Это Нина Лебеда — максималистка… Член революционного штаба.
Поработала. Садится на сани и едет в штаб.
Штаб в двухэтажном деревянном здании против магазина Симадо.
Нина входит.
Все тут. Вот в центре сам легендарный Яков Тряпицын… Высокий, красивый… Взгляд твердый.
— Удивился полковник Виц, когда я к ним один в штаб пожаловал. И все офицеры удивились. Настолько удивились, что даже не тронули. Однако, не допустили меня с белыми солдатами поговорить. Чуяли… Ха-ха-ха!..
А вот и начальник штаба Наумов… А вот секретарь Черных и командиры: Бузин-Бич, Дед-Пономарев, Покровский, Мизин, Лапта.
А вот и японцы: поручик Цу-Ка-Мото и переводчик Кава-Мура.
У обоих на груди по красному банту.
— Я дземократ, — говорит Цу-Ка-Мото, подымая чашку с разведенным спиртом: — я оцень рюбит русский народа. Банзай!
— Ура!.. Банзай! — подхватывают партизаны.
Цу-Ка-Мото, веселый, с широкой улыбкой, радостный, тянется к Наумову, обнимает его… лопочет что-то.
— Подзворьте мне сказать, — любезно спрашивает Кава-Мура.
— Ну, валяй, валяй, — благодушно улыбается Тряпицын.
— Мы теперь очень хоросо понимаем, цто делает руцкий народ борсувика… Мы вам очень сочувственно. Я тозе быра бы борсувика, но у нас в Ипон другой обстоятельство… Борсувика ура!..
— Ур-р-а-а!..
— Чудесные вы ребята, — заявляет Тряпицын. — Скоро мы с вами вместе на Хабаровск пойдем… А? Согласны?
— Согласен. С удовольствием, — расплывается Кава- Мура и обеими руками жмет руку Тряпицына.