— Ах, каналья! — трясет кулаком Кувшинов. — Всегда он что-нибудь да не так. Придется тебе, Новиков, туда поехать — унять его.
— От имени Ревкома? — осведомляется Новиков.
— Ну, да. Осади его. Если будет продолжать хамить, арестуй. Назначим нового комполка.
— Ладно, я с ним разделаюсь…
Жжжахх… жжжахх… жжжахх… — Валятся огромные сосны под дружными ударами топоров.
У станицы Аргунской на берегу Уссури шум. Пилят, рубят лес. Тащат бревна. Катят пустые бочки.
— Эй, живее там!
— Тащи сюда!
— Еще!
— Сколько?
Сооружают плоты на бочках.
Длинной вереницей тянутся к берегу нагруженные подводы. Сзади подвод — обозы с медикаментами, с ящиками патронов…
— Осторожней там! — кричит руководитель по отправке, адъютант полевого штаба Улазовский.
Возница, небрежно свесивший ноги с плохо привязанного ящика, оборачивается.
— А чиво там? Не стеклянные!
— Пироксилин там, дурья голова.
— Ну, и пущай пероксилин. Не разобьется.
— Слезай, мать твою… Ведь уронишь, взорвется. Ведь это хуже бомбы.
Возница в один миг соскакивает с ящика и, привязав его как следует, еще безопасности ради накидывает собственный полушубок.
Постройка плотов и нагрузка идет быстро. К концу третьего дня длинная вереница нагруженных плотов с партизанами двигается по Уссури.
Весело булькает весенний разлив. Прозрачно-зеленые волны разбиваются о края плотов дребезжащими стеклянными голосками.
3. Боронят дорогу
Начальник подрывной команды разрывает эстафету:
«Японцы двигаются из Спасска на Уссури. Взрывайте мост.
Предревкома Кувшинов».
— Хорошо-с! Это дело, — кряхтит Погребняк, завернув цыгарку. — Товарищ Горченко! — кричит Погребняк.
— Я, товарищ! — В дверях показывается Горченко, старый испытанный партизан и неутомимый разведчик и друг Кононова.
— Кликни-ка мне товарища Зотова.
— Он тут.
— Прекрасно! — Погребняк выходит в соседнюю комнату. Там за столом дельно уписывает за обе щеки хлеб с салом здоровенный мужик, партизан Зотов.
— Собирайся. Вечерком отъезжаем.
— Куды ж то? — оттопыривает нижнюю губу Зотов.
— Мост взрывать.
— О! Дело! Значит — шнур, запал и все, что надо.
— Вот, вот. Вечерком отправляемся.
— Есть такой разговор! — отвечает Зотов и отправляет в рот увесистый кусок сала.
— Прицепляй трос! — отдает приказ начальник броневого поезда Инсадзе.
Несколько партизанов тащат толстый блестящий стальной трос. В конце трос раздваивается на два разветвления. Каждое из этих разветвлений крепко привязывают вокруг рельса.
— Отвинчивай гайки!
— Готово!
Партизаны бросаются к вагонам.
Инсадзе стоит на площадке первого за паровозом вагона и командует:
— Полный ход.
Два паровоза натягивают трос что есть силы. Трос напрягается, как гигантская струна мандолины. Но шпалы плотно сидят. Рельсы крепко пригнаны к шпалам, и поезд не трогается с места.
— Прицепляйте еще два паровоза.
Из депо срочно вызывают еще два паровоза. Это два мощных красавца с блестящими медными фонарями и темно-зелеными, еще незаконченными брюхами.
Четыре пыхтящих зверя напрягаются, и… кррршшш… концы стальных рельс вдруг срываются с места, слегка приподнимаются и с кусками приставшего грунта вырывают шпалы.
Колеса паровозов, сделав несколько оборотов, набираются нахальства и сразу вздергивают в воздух несколько саженей пути. Рельсы гнутся на местах сцепок, вьются в воздухе неуклюжими гигантскими спиралями, тянутся за паровозами.
— Довольно! Стоп! Отцепляй!
Трос отцепляют, и поезд, отъехав несколько верст, повторяет ту же манипуляцию.
— Хороша будет дорожка для японцев, — смеется кто-то из партизанов.
4. Два свирепствующих
В деревянной хибарке близ вокзала штаб-квартира оставшегося Ревкома.
Собственно говоря, это уже не Ревком, а один лишь Кувшинов. Все уже разъехались. Остался лишь он один с несколькими партизанами.
У Кувшинова злоба. Все что-то делают, а он должен тут сидеть, заполнять какое-то пустое место. До каких пор?
Кувшинов сидит за столом и думает. Сосредоточенно затягивается махоркой и сам себе отвечает на возникающие в уме вопросы.
— Вот так я сделаю! — наконец решительно произносит Кувшинов. Он достает из ящика еще второй револьвер и направляется к станции.
На площадке станции его встречает начальник.
— Здравствуйте, товарищ Кувшинов! Куда направляетесь?
— К чорту на рога! — отвечает злобно Кувшинов.
— Да я только так… — смущённый неожиданной злобой Кувшинова, нерешительно бормочет начальник станции.
— Торчите тут и не лезьте в мои дела. Сколько у вас в депо паровозов?
— Сейчас?.. Э… э… одиннадцать, — отвечает начальник, обрадованный переходом на деловой разговор, и принимает позу метрдотеля, готового ко всем услугам. — Может быть понадобится?..
Кувшинов, не обращая на него внимания, тяжелой поступью направляется в депо.
— Я Новиков, уполномоченный Ревкома, и приехал к вам для ревизии. У вас развал в полку и пьянство, товарищ Шевчук!
Новиков говорит с увесистым апломбом.
— От кого вы это сказали? — переспрашивает, покачиваясь, пьяный Шевчук, хоть и так прекрасно слышавший сказанное Новиковым.
— От Ревкома, — вновь увесисто отвечает Новиков.
— А дальше вы что сказали? — опять невозмутимо спрашивает Шевчук.
— Что у вас развал в полку! — возмущенный поведением Шевчука, выбрасывает Новиков.
— Ах, вот что! Ну, ну, садитесь. Поговорим, если не торопитесь.
— Я шутить с вами не намерен и сегодня же приступлю…
— Если я тебе позволю… — рыгает нахально прямо в лицо Новикову Шевчук.
— Что?.. — У Новикова от нахальства Шевчука вытягивается лицо. — Не подчиняться приказу Ревкома?..
— …который сидит где-то и выдумывает. А здесь у меня дело! — Шевчук трясет кулаком. — Понимаете, дело, за которое я отвечаю, и я не позволю всяким таким… — он не может подобрать подходящего выражения для определения Новикова и с внезапно нахлынувшей злобой кричит: — Ревизовать! Посидите у меня тут. Вот что. Эй, Гаврилов! Сведи-ка этого командированного в амбарчик.
— Товарищ Шевчук, там же комиссар штаба Лебеда.
— Тем лучше! Компаньоном будет. Пусть поревизируется на сухом хлебе.
Новиков, потрясенный, хочет еще что-то сказать, но язык не поворачивается.
Его выводят.
5. Гибель одиннадцати паровозов
Под стеклянной крышей депо затхлый застоявшийся дым, настолько тяжелый, что лень ему выползти сквозь многочисленные дыры в крыше и незаметно, пользуясь темнотой, рассеяться в воздухе.
Вечер.
Регулярные работы закончены. Остался только наряд на ночь.
Четыре наевшиеся углем паровоза готовы к подаче. Две старых клячи, без тендеров, только что закончили маневры, заехали немного передохнуть, напиться воды. На запасных рельсах, в углу депо, столпились пробежавшие свой пролет и остающиеся здесь на ночевку паровозы. Они сифонят, предвкушая ночной отдых. Вокруг паровозов рабочие с молотками и отвертками нежно постукивают по их горячим бедрам, закручивают повылезшие гайки, как папильотки на ночь…
Входит Кувшинов.
— Начальника депо! — кричит он.
Появляется начальник в засаленной блузе и вопросительно смотрит на незнакомого ему злобного человека.
— Я председатель Ревкома. Вот приказ. Немедленно привести в порядок все какие есть паровозы. Понимаете, все! И вывести на дорогу.
— Куда же? — начальник изумленно таращит глаза.
— Делайте, что вам говорят, и немедленно. Поняли?
— Понимаю. Только вы начальнику станции бы… — нерешительно заикается начальник депо.