Через несколько дней бесплодных заседаний и разговоров неожиданно открывается дверь в купе Уфимцева.
Уфимцев читает какую-то книгу. Он ждет делегацию от казачества. Поднимает голову — одну секунду видит перед собой человека с револьвером и…
Пах-пах-пах…
Три выстрела под-ряд — и Уфимцева нет.
Человек выскакивает из купе и отрывисто говорит что-то находящемуся в коридоре японскому часовому, — это белогвардеец эсаул Коренев.
— Карасо, карасо. Иссо-иде.
На следующий день русская делегация получает распоряжение из Владивостока, что Уфимцева должен заменить Бецкий, входящий в состав делегации.
— Хорошая, чорт возьми, дипломатия! — ругается про себя Бецкий, получив извещение. — Японцы нас охраняют для того, чтобы белогвардейцы могли безнаказанно убивать…
Невесело чувствуют себя и остальные члены делегации. При прогулках вне поезда зорко озираются. Оставаясь в купе, тщательно запирают дверь.
Через несколько дней вечером к Бецкому нервно стучится кто-то из членов делегации.
— Что случилось? — спрашивает Бецкий, побледнев. Он приоткрывает дверь в щелочку.
— Товарищ Андреев исчез, — шепчет человек за дверью.
— Как исчез?
— Так! Только что гуляли по площадке, и вдруг как в воду канул. Ну, почти на глазах.
— Чорт знает, что такое! — Бецкий быстро одевается и решительными шагами направляется на площадку.
— Где это произошло?
— Здесь, около будки часового.
— Ах, вот! — Бецкий подходит к японскому часовому, стоящему у будки.
— Ты видел офицера, гуляющего здесь?
— Моя ничего не видел. Моя не знай.
— Врешь, — вне себя кричит Бецкий. — Это безобразие! Я сейчас пойду к Мацудайра. Мы тут больше не останемся ни дня. Чорт знает, что такое!
3. Бочкаревцы
Парень на бочке расправляет широкими взмахами четырехстороннюю:
Дюжина ног утаптывает пол. Тут и лапти, тут и ботинки, тут и кавалерийский сапог. А в воздухе «антрацит» такой густой, хоть на куски режь, хоть второй раз заворачивай.
Душно — пей водку. Напился — лежи и дрыхай, другим не мешай.
Кто-то затягивает:
— Малиновая! — отрывисто, чеканно подхватывает бас. И сразу хор:
Веселая, забубенная удаль, залихватская, бесшабашная, без завтрашнего дня.
Что это за люди?
Только не партизаны. Не солдаты. Но у всех за поясами револьверы. В углу комнаты сложены винтовки. На плечах кой у кого поблескивают погоны.
Временами вспыхивающий свирепый огонь взглядов их выдает: это бандиты — знаменитые бочкаревцы — остатки семеновских отрядов, белогвардейцы, проигравшие все. Станция Уссури — их резиденция. Резиденция, может-быть, на день, но этот день они живут и живут во-всю.
Рыжий мужик Влас еле успевает доставлять истребляемое количество самогонки. Спрос превышает производство. Сконструированный у дяди Гаврилы аппарат из самоварной трубы, двух горшков и каких-то трубок не в состоянии развить такую нагрузку.
Поставщик Влас в испуге бежит к Алеше Титычу. Стучится.
— Выручай, отец. У нас закваски больше нема.
— А деньги? Деньги вперед. — Титыч сразу учитывает все положения этой сделки.
— Сейчас сбегаю. Приготовь только. А затем насчет девок спрашивают.
— Это не по моей специальности.
— А ты знаешь кого тут?
— А кто их знает. Нынче-то девки все гулящие. Иди к попу.
— Спасибо, Титыч. Приготовь закваски. Я сейчас денежки.
Немного дальше, в другой хибарке, сам атаман Бочкарев. Шапка набекрень, кудри лихо разметаны. Пьет кружку за кружкой какую-то буроватую жижу.
— Настоящая медовая, родимый. Настоящая, — потчует хозяйка.
А у самой волосы, цвета пакли, заметно шевелятся на голове. Небось, атаман строгий: не понравится — убьет. Сердитый он.
— Хороша, мамаша. Хороша! Пей, курочка, чего морщишься? — Это он угощает сидящую у него на коленях объемистую в телесах дочь хозяйки.
— Она, родимый, нежненькая, — заступается хозяйка. — Сызмальства по евангелию воспитана.
— Ну, и прекрасно, — делает вывод атаман. — Значит, пить умеет. Лопай, невеста, лопай, сегодня жениться будем.
Мужик Макар, хозяин их хибарки, подходит, почтительно наклонив голову.
— К вам, ваше сиятельство, двое японцев. Хотят с вами в компанию.
— Пусть войдут. — Атаман благодушно настроен. — А-а! — Он узнает двух знакомых японских офицеров. — Садитесь.
— Э, спасибо. — Японцы садятся и начинают на жаргоне объясняться в разных любезностях.
Бочкарев их не слушает. Он рад, что есть кому рассказывать о его воинственных намерениях.
— Я их всех… — делает страшное лицо атаман, неизвестно кому угрожая. — И доканчивает: — к чортовой матери.
— Господи, помилуй! — крестится в углу хозяйка.
— Вот попадись мне этот Штерн. Я его… — атаман опять делает свирепое лицо и, не найдя нужного места, заканчивает: — к чортовой матери.
— Господи, спаси! — причитает хозяйка.
Японцы с еле заметными улыбками смотрят на атамана.
— Что вы думаете? Я не смогу? Я все могу! Когда вы мне его приведете…
Он, окончательно опьяневший, опускает голову на плечо храпевшей у него на коленях девицы и засыпает.
4. О-Ой страшно
Приезд Мак-Ван-Смита к О-Ой волнует как самого О-Ой, так и все японское командование.
О-Ой и так все время пребывает в окружении шпионов, а тут еще Мак-Ван-Смит… Что-то готовится. Что-то должно быть серьезное.
Сам О-Ой чрезвычайно взволнован. Он по обыкновению сидит над плевательницей, но плевки его сегодня отрывистые, нервные и через долгие промежутки времени.
Он слушает стоящего перед ним Мак-Ван-Смита.
— Вам угрожает большая опасность, — говорит Мак-Ван-Смит по-японски мягким гортанным голосом. — Какая, еще нельзя сказать. Но большая… Это организация серьезная, с большими возможностями.
— Хрр-тьфу! Что вы сделали?
— Я отправил своего помощника вслед за одним из преступников. Но у них имеются сообщники везде…
— Где ваш помощник?
— Он еще не вернулся, ваше превосходительство.
— Хрр-тьфу!
— Я думаю, ваше превосходительство, — продолжает Мак-Ван-Смит, — что нужно принять немедленно меры к охране вашего превосходительства.
— Хрр-тьфу! Совершенно верно! А что?
— Электрические звонки, приборы, отмечающие колебания пола, обследование потолков…
О-Ой думает. Все предлагаемые Мак-Ван-Смитом мероприятия кажутся ему недостаточными. Наконец, отплевавшись, он решительно произносит:
— Я вас поселю рядом со своей спальней.
— А предложенные мероприятия?
— Хрр-тьфу! Конечно, действуйте. Вам выдадут чек.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Глава 12-ая
ПО СЛЕДАМ
1. Протест рабочих
Дремлет в утреннем тумане город. Тихо на пустынных улицах. Только изредка мелкая дробь шагов где-нибудь по мостовой.
То бежит дежурный кочегар, монтер. Нужно раньше прибыть, приготовить машины, станки, работу для приема тысячной массы рук, которые сегодня, как каждый день, будут ткать, ковать, создавать ценности жизни. Будут обогащать ее силой своих мускулов, нервов, мозга…
Тихо еще на улицах. Но вот: у-гу-у-у-у-у-у… у-у-у-у-у, — постепенно усиливаясь, завывает гудок Дальневосточного завода. За ним второпях, точно обгоняя друг друга в первенстве, сразу разражаются воем десятки сирен в величавой гамме призыва к труду.
Сразу ожили мостовые, ведущие к заводам и мастерским. Наполняются вереницами людей в грязных одеждах с узелками пищи в руках.
Мужчины, женщины, подростки…