— Ты где же это так намок? — спрашивает Кушков. — Я ведь тоже шел по дождю — ничего.
— От шпиков спасался, — отвечает Ветров. — Вот что.
— И спрятался в воду. Ха-ха! — смеются присутствующие.
— Подождите. Вы не смейтесь. Я вам все расскажу. Вы не думайте, что я струсил.
— Ну, рассказывай, рассказывай, — обступают все Ветрова.
— Вот иду я по Светланской, — рассказывает Ветров, — направляюсь сюда. Вижу, за мной двое штатских: все идут, не отстают. Когда начал моросить дождь, я остановился около одного подъезда. Они прошли мимо и остановились у другого. Ждут — для фасона на небо поглядывают. Ну, уж меня не проведешь. Я — в обратную сторону, на углу поворачиваюсь, смотрю, опять они. Вскочил в трамвай, в передний вагон, а они догоняют и в прицепку. Я соскакиваю на ходу, они немного дальше — тоже. Ясно — шпики.
— Ну, ну, дальше.
— Я забежал в один двор; думал — проходной, а оказался закрытым. Совершенно пустой. Ничего кроме большой бочки в углу двора под водосточной трубой. А шпики уже у ворот. Обратно дать маху — значит прямо столкнуться с ними, наверняка бы задержали.
— И ты в бочку, — смеется Кушков.
— А куда же? Пришлось посидеть, пока ушли.
— И тебя прямо из трубы полили. Ха-ха-ха-ха! — хохочут все.
— Да-с, холодная баня, — качает головой мать Огарческая, ставя на стол самовар. — На, выпей горяченького, — отойдет.
— Где-то Палкин застрял. Не видел ли кто? — спрашивает Ветров.
— Я его послал в Никольск, — отвечает Кушков.
— А чего там?
— Мне сообщили кое-что насчет Штерна.
— О Штерне? говори, говори! — Все, крайне заинтересованные, поворачиваются к Кушкову. — Где он?
— Так я и знаю! Это только слухи. Может-быть Палкин что-нибудь узнает.
Все умолкают. Лица делаются серьезными, в глазах какая-то грусть.
— Надо все-таки в конце концов разыскать его, — медленно говорит Курков. — Может-быть, он сидит где-нибудь у японцев…
— Все может быть, — качает головой Кушков. — Но что мы можем сделать? Кто знает, что будет завтра: здесь такая запутанная и сложная обстановка.
— Это верно, — соглашается Ветров. — Ничего нельзя предвидеть. Верно только одно, что пока у нас здесь японцы…
Маленькая Ольга, все время дежурившая у окна, вдруг отскакивает.
— Кто-то перешел с той стороны панели сюда, — сообщает она шепотом.
Все сразу замолкают.
— Тише! — произносит Кушков и сам приближается к окну, завешенному кружевной занавеской.
— Да, кто-то стоит. В пальто с поднятым воротником. Пусть кто-нибудь из женщин выйдет, спросит, что ему надо.
— Я пойду, — вызывается маленькая Ольга.
— Ладно, иди. А мы за тобой дверь на всякий случай запрем и будем следить через окно.
Все смотрят через занавеску, как Ольга выходит, как человек в пальто что-то ей говорит и как она вдруг бросается к нему…
— Что такое? — Все с напряжением подаются к занавеске. Да ведь это Адольф! И как они его не узнали?
Открывают дверь и впускают хохочущую Ольгу и Адольфа.
— Вот так напугал, чорт. Ты что ж не шел прямо к дверям?
— А семафор-то где? Рубашка?
— На веревке! Где ж ей быть, — отвечает Ольга.
— На-ка, выкуси. Иди, погляди.
Ольга выбегает во дворик. Действительно, рубашка сорвана ветром и прилипла к заборчику. С улицы и не видно.
— Есть какие-либо новости? — спрашивает Кушков.
— Да, есть, — отвечает Адольф. — Как вы думаете, пара-другая сотен тысяч винтовочек нам бы не помешала?
— Ты без вопросов рассказывай, короче. — Сразу все крайне заинтересованы. — Какие винтовки?
— Какие? Русские! Трехлинейные, настоящей американской работы. Это — которые по заказу Керенского.
— Ага, — соображает Кушков: — а ты что имеешь в виду?
— Вот что, — с расстановкой отвечает Адольф, сознавая всю важность своего сообщения. — Винтовочки эти находятся на американских складах, но мы их получим по ордеру и формально, все как следует.
— Здорово! — восклицает Кушков. — Что ж, действуй. Кого надо из ребят, бери. Только смотри, держи ухо востро. У нас теперь каждый человек на счету.
— Будьте покойны, — отвечает Адольф: — я уж это дело сварганю. И на этой же неделе…
3. Для дедукции нет ничего невозможного
Сандорский вновь в плену у Клоделя. Левая рука у него перевязана, но чувствует он себя бодро.
Сандорский шагает из угла в угол маленькой комнаты, в которой он заперт, и думает, думает. Детективы всегда, когда попадают в затруднительное положение, усиленно думают.
Что ему еще остается делать? Комната исследована наиподробнейшим образом, и ничто находящееся в ней не может способствовать бегству. Но Сандорский не теряет надежды.
— Для дедукции нет ничего невозможного, — вспоминает он любимое изречение своего учителя. — Есть, — восклицает Сандорский и схватывает валяющийся в углу комнаты желтый обломок серы.
— Я спасен!
Он совершенно спокойно садится и с любовью поглядывает на стоящий на столике маленький медный чайник, в котором ему приносят воду.
Сандорский ждет прихода своего тюремщика — хитрого Миши Буравчика, прозванного Печной Трубой.
— Ну, как мы живем? — говорит Буравчик, отпирая дверь комнаты. Потом с насмешливой вежливостью: — Может-быть, что-нибудь нужно?
— Благодарю вас! Я чувствую себя прекрасно. Вот возьмите, вы забыли отобрать у меня это кольцо. Я его случайно нашел в кармане. Может-быть, вы мне сделаете за это маленькое одолжение.
Буравчик жадно схватывает кольцо.
— Хе-хе, говорите, говорите. Не хотите ли вы меня подкупить этим дрянным кольцом?
— Кольцо с настоящим бриллиантом, но подкупить я вас не собираюсь. Я вам дал его вместо денег и прошу принести мне…
— Ну, что?
— Я, видите ли, простудился во время падения в воду. Слышите, голос охрип — болит горло. Купите для меня в аптеке что-нибудь для полоскания горла. Какой-нибудь соли.
— Только-то! Это можно.
Через 10 минут Буравчик в аптеке.
— Какой-нибудь соли для полоскания горла.
— Соли? — спрашивает аптекарь. — Может-быть, бертолетовую?
— Сказали, все-равно.
Аптекарь заворачивает небольшой пакетик.
Вечером Сандорский принимается за дело. Любовно поглаживает насухо вытертый чайник.
— Выручишь, дружок, выручишь!
Кусок серы уже растерт в мелкий порошок. Сандорский вытаскивает из печки находящиеся там угли и проделывает с ними то же самое. Потом аккуратно мерит все стаканом, смешивает с бертолетовой солью и плотно упаковывает в чайник. Затем прилаживает крышку чайника, обматывает его сорванными со стен проводами…
Два часа ночи. В здании раздается оглушительный взрыв.
Буравчик и Трехглазый мигом вскакивают, но видят только мелькнувшую по коридору фигуру человека.
Дверь комнаты Сандорского разбита вдребезги. Комната и коридор полны дыма.
— Он сбежал! — кричит Трехглазый. — За ним, скорее!
Тем временем Сандорский, добежав до угла улицы, на ходу впрыгивает в чей-то проезжающий мимо автомобиль и кричит шоферу на ухо:
— Я сыщик! Скорей вперед! Я вам заплачу.
Но шофер застопоривает машину.
— Покажите ваши документы.
У Сандорского все отобрано. Медлить некогда. Он уже видит бегущих по тротуару Буравчика и Трехглазого.
Сандорский выпрыгивает из автомобиля и бросается к подъезду ближайшего здания. Это гостиница «Бель-Вю». Мимо швейцара и оторопевших боев он мчится вверх по лестнице. За ним внизу слышны крики и удары — это прорываются его преследователи.
Поднявшись на самый верх, Сандорский пробегает по коридору в левый флигель здания и бросается к лифту.
Он уже нажал кнопку, когда наверху лестницы показываются головы Трехглазого и Буравчика.
…Бах-пах, — раздаются выстрелы. — Джауллл, — разбивается стекло лифта. Но лифт уже спускается.