— Мы его поймаем внизу, — кричит Буравчик и мчится назад. Трехглазый остается на месте.
Сандорский, увидя своих врагов, соображает: возможно, что внизу еще кто-нибудь из них, и его поймают. Нет, он спасется.
Он мигом выламывает разбитое пулями стекло лифта, вылезает наполовину и виснет на боковой предохранительной сетке.
Коробка лифта уходит вниз.
Сандорский, повиснув на руках, пробирается по сетке к открытому ее концу, примыкающему к лестнице. Но в это время:
…Пах… пах…
Он чувствует, как что-то горячее пронизывает его мозг, отпускает руки и… падает вниз.
На четвертом этаже с дымящимся револьвером смотрит ему вслед Трехглазый.
4. Арест Клоделя
— Господин Клодель! Мы погибли, — вбегает крича Трехглазый.
Лицо его искажено страхом. Он трясется, как в лихорадке.
— Что случилось? — вскакивает Клодель с места и выхватывает револьвер.
— Шестеро наших ребят, работающих под башней дворца, пойманы. Обвал туннеля под библиотекой.
— Ничего не понимаю! Тут чье-нибудь предательство. Что ты думаешь?
— Я ничего не соображаю, — трясется Трехглазый. — За мной шли по пятам. Следят. Вот сейчас…
— И ты шел сюда? Болван!
Клодель подбегает к окну. На улице перед зданием отряд полицейских.
— Видишь, что ты наделал! Теперь расхлебывай. Надо спасаться. Запри двери.
Трехглазый бросается к дверям.
Клодель вынимает из шкафа куклу величиной в человека, одетую так же, как он, в пиджачный костюм. Он привязывает к рукам куклы конец веревки и выдвигает куклу через окно.
— Держи другой конец, — кричит он Трехглазому, — и спускай медленно вдоль стены.
Снизу уже заметили фигуру, появляющуюся в окне 4-го этажа. Слышны крики и выстрелы. Тем временем Клодель, повиснув на люстре, открывает люк в потолке и пробирается в следующий этаж.
Оттуда по коридору винтовая лестница на чердак.
Он уже заносит ногу на лестницу, как черная точка дула револьвера останавливает его.
— Вы арестованы! — слышен твердый голос Мак-Ван-Смита. — Излишне вам подниматься на крышу. Там ждут вас полицейские.
Проклятие срывается с уст Клоделя.
— Дьявол! Мы еще посмотрим, чья возьмет. Стреляй, собака!
Клодель бросается на Мак-Ван-Смита. Сыщик нажимает курок револьвера, но пуля пролетает над спиной Клоделя. Голова его в это время со всего размаха ударяет Мак-Ван-Смита в живот.
Сыщик падает на пол. Клодель в упор стреляет в него.
— Умри, собака!
По лестнице уже бегут полицейские. Клодель поднимает Мак-Ван-Смита, отодвигается в угол и, держа сыщика перед собой, пускает заряд за зарядом, с молниеносной быстротой меняя обоймы револьвера.
— Не стрелять! — командует начальник полицейского отряда. — Может-быть, Мак-Ван-Смит еще жив.
Кто-то из полицейских уже пробрался сбоку и ловким ударом выбивает револьвер из руки Клоделя. В тот же момент на него наваливается десяток полицейских.
Полчаса позже, под усиленным конвоем, Клоделя отправляют в тюрьму.
За отрядом конвоиров — простая подвода. На ней завернутое в рогожу тело убитого сыщика — Мак-Ван-Смита.
Глава 16-ая
ТРИ ГОРОДА
1. Тайна в руках
Звездная, тихая ночь.
Харбин-пристань спит.
Внизу, у реки Сунгари, по кварталу раздается колотушка, а за ней гортанный, дребезжащий голос:
Но вот китаец-караульный остановился, прислушивается пристально всматриваясь вдоль улицы. Но тихо в ней. Точно вымерло.
Ходя быстро скидывает тулуп, переваливается через какой-то заборик и по садику — к дому, а там к форточке крайнего окна:
— Капитана… — тихо в форточку: — Снегуровска… — несколько громче, и стук по окну.
В комнате зашевелились, щелкнул предохранитель револьвера. Кто-то подошел к окну и в полумрак ночи китайцу:
— Шима ходя? Ну?
Вместо ответа, в руках китайца — белая бумажка поднялась к самой форточке.
Форточка открыта.
Из комнаты протягивается рука и берет записку. Ходя снаружи добавляет:
— Твоя ходи! Шибыко скоро ходи… сичас ходи…
Форточка тихо закрылась. Китаец обратно через забор.
И снова по пустынному кварталу раздается стук колотушки и тягучая песня китайца-караульщика.
За углом, у ресторана «Модерн», Снегуровский садится в мотор и через минуту мчится на вокзал. Вот пролетели виадук. Направо, вниз, и мотор застопорен.
— Ждите, я скоро обратно… — выскакивает из автомобиля Снегуровский и запасным выходом проскальзывает никем незамеченный на перрон вокзала, а оттуда через сеть путей, под вагоны — и в черный тупик пакгаузов — на товарную станцию.
Там в углу — контрольная будка. И там есть свой товарищ — железнодорожный смотритель.
Вошел. Бесшумно, при свете бледных нитей луны, проходящих через переплеты маленького окна, подошел к аппарату. Наклонился и что-то шепнул железнодорожнику. Тот включил аппарат.
— Алло, Клодель?
Из аппарата тихо, едва слышно, шепотом:
— Да. Со мной говорит Снегуровский?
— Совершенно верно. Вы вызвали меня передать мне тайну?
— Три — целых три…
— Я слушаю вас.
— Первая: тайна в Токио под дворцом Мутцухито — осталась неразгаданной. Планы и шифр найдете по явке 23, плюс 8, во Владивостоке на голубятне.
— Что за чорт! — Снегуровский ничего не понимает.
— Погодите ругаться… Там все узнаете…
— Дальше!
— Вторая: Штерн и его друзья ликвидированы белогвардейцами на станции Муравьев-Амурская… Руководил убийством эсаул Коренев. Он здесь, в Харбине. В Новом Городе…
— Не может быть!! — вне себя, взволнованный Снегуровский чуть не кричит в трубку аппарата.
— Вы тише, пожалуйста! А то здесь очень шипит трубка: макаки могут услышать… А это я знаю верно… Можете проверить: у него на руке часы Штерна.
— Дальше! — не выдержал Снегуровский.
— Третья: это баронесса Глинская…
— А ну ее к чорту!..
— Нет, все-таки узнайте на всякий случай: она задушена у себя в купе в Хабаровске в ночь выступления японцев. Ее подруга Гдовская застрелена.
— Какая еще Гдовская?
— Это та самая мадам Гдовская, которая после ухода бандитов, ограбивших поезд и взявших портфель с оперативными планами Реввоенсовета у спеца полковника, кричала: «Это… это я знаю… я узнала…».
— Кого она узнала?
— И тогда и теперь — это было одно и то же лицо…
— Кто? — уже нетерпеливо Снегуровский.
— Все тот же садист и бандит эсаул Кор…
— Кто?! Кто?!
Но молчит аппарат.
— Алло! Алло, Клодель!
Ни звука в ответ по умолкшим проводам.
2. Рассказ Спиридоныча
Фудзядян — это рассадник чумы на весь Китай; это — базар мускульной силы на всю Северную Манчжурию. Это…
Да что говорить: это самый обыкновенный типичный китайский город с его гамом, вонью, красками лиц и предметов, город, выросший в Харбине — третьим городом! — на зло и вопреки всем русским администраторам в полосе отчуждения и в насмешку над всякими грозными и убедительными санитарными законами всех стран и народов.
Вот он каков, этот город Фудзядян, со своей полумиллионной толпой, кричащей, торгующей и вечно голодной.
Но через него хорошо пролететь на бесшумной и мягко покачивающейся рикше. В его грязных ресторанчиках приятно поесть острых — как чорт знает что! — китайских пельменей. Не плохо попасть и в его сумасшедшие бани, где из вас — вместе с кошельком — вытащат или вымассируют все ваши жилы. Ночью — совсем хорошо, заранее крепко закупорив уши ватой, пройти робко в Колизей и «послушать» китайский театр! Очень любопытно. В особенности, когда вам угодят по носу горячим и грязным полотенцем.
8
Вольный перевод на китайский жаргон — «Солнце всходит и заходит…»: