А там: один за другим отходят на восток японские эшелоны.
Вспотевший, красный стоит атаман Семенов перед генералом Судзуки.
— Ваше превосходительство… Да как же это так… Помилуйте… Как же вы нас покидаете… Ведь мы же погибнем… Красные войдут в город.
— А вы их не пускайте, — вежливо говорит генерал Судзуки, поворачиваясь спиной и тем намекая тонко и деликатно, что аудиенция кончилась.
Еще более потный, еще более красный, мечется атаман по квартире.
— Маша! Получил сведения: у Нерчинска зашевелились красные. Маша! Поторопись… Там для тебя купе уже готово…
Маша в кимоно, простоволосая, быстро сует в шкатулку золото и камни.
— Ну, голубка… Пока…
Целует ее на лету атаман.
— Ты не бойся… Тебя будут сопровождать офицеры. В Харбине мы увидимся.
Атаман бросается к дверям, но, вспомнив что-то, останавливается.
— Да… Захвати, пожалуйста, мой новый мундир и теплые носки… До свидания.
Придерживая рукой шашку, атаман вылетает из комнаты и прыгает с крыльца в автомобиль.
— Вперед!! — кричит он.
С беспрестанным ревом, взметая снего-песочную пыль, мчится авто атамана туда… за город… по направлению к аэродрому.
Через десять минут, кряхтя и крякая, усаживается атаман сзади пилота во втором гнезде новенького блестящего ньюпора.
Механик берется за пропеллер.
— Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!
Адъютант Семенова камнем скатывается с хребта взмылен ной лошади и подбегает к аэроплану.
— Ваше превосходительство. Вы же назначили на сегодня заседание оперативного совета.
— Некогда, голубчик, некогда.
— Но, ваше превосходительство! План обороны Читы…
— Сами пусть решают, сами… Скажи: я согласен.
— Но приказ, ваше превосходительство… Вы еще не подписали.
— А, чорт… Да подпиши его сам… Пускай.
… Тах-тах-тах… Ж-ж-ж-ж, — загудел мотор.
Через минуту, отделившись от земли, взвилась белая птица, унося на спине своей тучное атамановское тело. Туда… вперед… к Манчжурии и Харбину.
Атаман осенил себя крестным знамением.
3. Есть еще на свете дураки
— К чорту! Довольно дурака валять. Все равно толку не будет. Читы не удержать. Делайте, как хотите, а я свои части увожу в Монголию. Баста!
Барон Унгерн стучит кулаком по столу и, поднявшись, покидает заседание совета.
— Ну что ж, — говорит генерал Вержбицкий. — Атаман улетел, барон уходит, а мы будем драться… Мы — каппелевцы! Ваше мнение, господа?
— Согласны, согласны.
— Ваше превосходительство…
Дежурный офицер останавливается перед начальником гарнизона, генералом Бангерским.
— …вас вызывают к радио.
— Откуда?
— Из Нерчинска… Красные.
На радиостанции.
— Я начгар Читы генерал Бангерский.
— Я комфронтом Амурского Смирнов.
— Слушаю.
— Генерал! Революционные войска идут на Читу. Сопротивление бесполезно. Во избежание кровопролития, предлагаю перейти на сторону революционных войск. Вам послано письмо бывшего полковника Бурова. Получили вы его или нет?
— Да, получил. Высылаю к вам для переговоров полковника Сотникова. Через три часа он будет в Урульге.
— Ждем.
В Урульге.
— Я — Бондырев… Бывший полковник армии Колчака… Теперь служу революционным войскам, как и Буров, и говорю вам: одумайтесь, бросьте сопротивление и переходите на сторону революционных войск.
Бондырев замолкает, и члены делегации амурского фронта внимательно ждут ответных слов.
— Я — полковник Сотников, герой ледяного похода… Да. Мы согласны соединиться с вами, но… Но мы можем протянуть друг другу руки только в том случае, если вы согласитесь вести борьбу с большевиками за единую неделимую Россию до последней капли крови.
Члены делегации старательно давят улыбки.
— Увы, полковник, это невозможно. Наше предложение: или переходите, или будем воевать.
Полковник Сотников закручивает ус, медленно подымается, медленно кладет руку на эфес и медленно вынимает шашку.
— Вот это оружие герои ледяного похода без нужды не вынимали и без чести не вкладывали!.. — говорит он важно-торжественно и, повернувшись, уходит.
4. На плечах
На сотни верст по железной дороге, от Читы до Манчжурии, растянут фронт.
Много у семеновцев и каппелевцев снарядов, снаряжения, провианта.
Четырнадцать броневиков шатаются по линии.
И все-таки… безнадежная позиция. Растянулась армия.
Плохо одета, плохо обута революционная армия.
Пушек мало, снарядов тоже. Патронов по пять десятков на стрелка, но…
Бодр дух… силен подъем.
В несколько кулаков сжалась армия и ударила по магистрали, разорвав фронт противника.
В панике бегут каппелевцы, бросив линию… Бегут к монгольской границе.
На станции Ага бригада Фадеева громит «волжан».
Дивизия Попова берет Китайский Разъезд.
А 22 октября с севера врывается в Читу партизанский отряд Старика.
Так зовут начальника отряда.
В степи станция Даурия.
Мрачно высятся остовы каменных казарм.
На станции паника.
Близко-близко, и на западе и на востоке, бьет артиллерия… А с севера вдали показались партизанские цепи. Гарнизон Даурии на конях.
— Где полковник Сипайло?
— Красного шинкует.
— Беги к нему… сообщи… Живо.
Угреватый казак бежит к небольшому каменному строению, стоящему на отлете.
Это застенок.
С папиросой в зубах, ударяя стэком по лакированному сапогу, стоит посреди комнаты полковник Сипайло.
Кирпичный пол весь в пятнах и лужах почерневшей крови.
И в крови плавает худое посиневшее тело.
Четыре казака стоят по сторонам.
— Ну, сволочь!.. Скажешь?
Но лежащий молчит.
Это тот самый, что сидел в Чите, в арестантском вагоне, под охраной японского караула. Вот уже два часа работают над арестованным палачи. Уже обрезаны нос и уши, уже вся спина в черных полосах от ударов горячего шомпола, уже на груди алой звездой содрана кожа…
Но он… молчит.
— Говори… Иначе…
— Господин полковник! — вбегая, громко говорит угреватый казак: — красные показались… Цепь… Близко.
— A-а… Сволочь, — хрипло вырывается из горла Сипайло. — Ну, твое счастье, мерзавец… Получай.
Шесть раз метнулся курок нагана… Шесть пуль потонули в теле лежащего.
На станции Мациевская черными пятнами легли на снежном фоне севера красные цепи.
Черными пятнами на снежном фоне катятся к югу белые. Бросили линию. Одно спасение — это там, вдали… граница.
Взята Мациевская.
Здесь в 18-ом году мальчишка-матерщинник, атаман Калмыков, впервые разрубил провода телеграфа: и прекратилась связь между Западом и Востоком.
Сюда впервые вступила нога белых и отсюда ныне сорвалась она в последний раз, — сорвалась она из Советской России и навсегда…
Красные части преследуют противника.
На перроне станции к командиру полка подводят пленного.
Он высокий, бритый.
— Снегуровский! — кричит командир, бросаясь к нему навстречу. — Ты как?.. Откуда?
— Из Харбина! Через фронт в Читу в главный штаб пробираюсь, — улыбается Снегуровский.
А день спустя, в Даурии, Снегуровский стоит над трупом, найденным в застенке Унгерна.
Снегуровский задумчив и хмур.
— Я его знаю, — говорит он окружающим: — это максималист Архипов, известный под кличкой Клоделя. Заберите тело.
5. В Москву, в Москву
…Читинская пробка выбита — дорога в Москву свободна!