По лицу Куркова чуть проходит улыбка, и глубокий облегченный вздох заполняет тишину кабинета.
Этот вздох облегчения точно всего Дальнего Востока…
Но через минуту тревожная мысль: «А пролетариат Японии? там десятки, сотни тысяч жертв!..»
Трррнн… Тррннн… — тревожно бьет телефон.
— Я слушаю…
— Товарищ Курков?
— Да!
— Говорит преддальревкома…
— Товарищ Иванов?
— Да… Нужно сегодня же приступить к организации помощи пролетариату Японии. У вас есть какой-нибудь план?
— Да. Я только что думал об этом и хотел звонить к вам.
— Прекрасно! Вечером устроим совещание. С Москвой я уже договорился.
В больших грустных глазах старого партизана зажигается огонь революционера…
— Алло, товарищ Новский!
— Эгеш!.. — это редактор газеты «Красное Знамя».
— Что нового?
— Да, вот сейчас посылаем на Русский Остров на радио. Товарищ Лепехин дает катер и сам, кажется, едет туда.
— Хорошо. Приходите сегодня вечером на совещание. Товарищ Иванов будет.
— Приду. Вот только допишу передовую.
— Упомяните там, что Дальний Восток организует срочно помощь пролетариату Японии.
— О це дило!.. Я и плакат сейчас же велю сделать.
— Устраивайте.
И снова склоняется чупрына товарища Новского над редакторским столом, и снова скрипит перо.
«…Огромное неисчислимое бедствие несет землетрясение пролетариату Японии. Все население Дальнего Востока должно дружно прийти к нему с братской помощью. Немедленно. Сейчас же».
А на парапете здания репортер газеты приклеивает новый плакат:
«ТОВАРИЩИ и ГРАЖДАНЕ!
Все на помощь пострадавшему от землетрясения пролетариату Японии».
Кубарем вылетает из редакции Чернов, кусая на ходу колбасу. Выбегает на улицу и прыгает в автомобиль.
— Едем в порт! — говорит Лепехин, начальник порта, шоферу.
Жиишшиии… — автомобиль тронулся.
— Стой, стой! — неожиданно кричит Чернов. — Снегуровский, едем с нами на Русский Остров.
Вместо ответа Снегуровский прыгает в автомобиль.
Через минуту уже отваливает от пристани катер. И по лазурной глади вечернего моря катер бороздит бухту.
По палубе, раскачиваясь по-морскому, широко шагая, ходит скуластый, чумазый, чуть раскосый, веселый Лепехин.
Они уже на Острове.
Бегом, перепрыгивая через несколько ступенек зараз, летят; Снегуровский и Чернов едва поспевают за Лепехиным, первым подымающимся в гору к станции.
Огромных одиннадцать мачт радио поют антенной.
Станция.
Ду-ду-ду… ду-ду…. ду… — у радиотелеграфиста надеты приемные трубки на голову. Плотно прижата мембрана к ушам.
Ду-ду-ду-ду… — бесконечно тягуче гудит радио.
Телеграфист пишет.
Вдруг:
— Ха-хах-ха! — разражается гомерическим хохотом Чернов под гулкими сводами станции. Он глядит через плечо радио-телеграфиста.
Лепехин и Снегуровский подходят тоже. Читают запись:
«…Иокогама провалилась… Бухта покрыта нефтью и плавающими трупами… В Чикаго ударом в бицепс Джон Билл, чемпион Филадельфии, свалил Фьерро, непобедимого. Это был великолепный удар… Помочь нет никакой возможности… Киото переполнено ранеными… Знаменитая балерина, красавица Дузе, уезжает на отдых со своим новым любовником в Ниццу… Землетрясение продолжается… Предместье Иокогамы превратилось в сплошное озеро. Король Георг чувствует легкое недомогание — у него насморк… Император Японии, божией милостью, жив и удалился в старинный храм Киото. Он молится о ниспослании спасения народу Японии… Слушайте, слушайте! Чарли Чаплин выступает в новой кар…».
— Довольно! Я не могу… — стонет от смеха и колик Чернов. — Вот уморили. Ну, и веселое радио…
— Чорт знает что! — плюется Лепехин и бегом спускается к катеру.
Катер идет обратно во Владивосток.
Над головой уже звезды, а внизу чернядь океана. Вот и показались мириады огней большого приморского города.
Чернов ерошит волосы и что-то про себя декламирует.
— … Я буду ждать… Зайдешь?
— Зайду!
Автомобиль с Лепехиным отъезжает от редакции. Снегуровский по лестнице вверх бурей влетает в редакцию. Кричит:
— Лесной, едем в Японию!..
Лесной устремляет внимательный взгляд на Снегуровского.
— Что ты так взволнован? Уверен ли ты, что поездка в Японию сейчас приблизит нас к разрешению тайны?
— А как же! Мы же собирались…
Лесной загадочно улыбается.
— Что же, поезжай… Посмотрим, кто больше успеет…
4. Зубы Желтого обломаны
Большой красный крест на белой повязке.
Рукав блузы.
Два пальца левой руки и три правой скалывают булавкой санитарную повязку.
Снегуровский встает.
— Спасибо, сестра!
— Санитар Снегуровский?..
— Есть! — Снегуровский поворачивается быстро.
Ему навстречу веселый, смеющийся, идет доктор Светлов.
Они большие друзья со Снегуровским. Николай Николаевич жмет ему крепко руку и, зная его как неисправимого партизана, весело шутит:
— Что, брат, доволен? дождался нового фронта?..
— Ничего! Чепуха… — отзывается Снегуровский и гордо сует ему под нос локоть левой руки с красным крестом.
А на океанском судне идет спешка: доканчивают последнюю погрузку медикаментов, риса, санитарных автомобилей. На носу торопливо закрашивается старое название «Симбирск» и пишется новое: «Ленин».
Советская Россия отправляет свой первый транспорт с санитарным отрядом на помощь пострадавшему от землетрясения пролетариату Японии.
Пароход «Ленин» идет в самое пекло — в Иокогаму, в центр землетрясения.
Весь Владивосток собрался провожать «Ленина»…
Ватанабе, японский консул, тоже пришел «провожать». Он недоверчиво покачивает головой и двусмысленно улыбается.
— Недоволен Ватанабе, что большевики едут помогать японскому пролетариату… — смеется доктор Светлов.
— Да-а…
Проходит на капитанский мостик крепко скроенный начальник экспедиции Бессонов, весь в белом, — настоящий моряк.
Светлов его окликает.
— Что, скоро?
— Да! — оборачивается на ходу тот.
За ним на мостик карабкается толстый кино-оператор Зуев. Он пыхтит и отдувается. Его уже успели окрестить кличкой.
— Дядя Костя! — кричит Снегуровский. — Вы делаете хороший вояж. Подумать только! — первый кино-оператор на величайшем землетрясении…
Дядя Костя только машет рукой. Он не верит в японскую гостеприимность. Он закоренелый пессимист.
Где-то на спардеке тоненьким голоском выкрикивает фамилии уезжающего медперсонала заместитель Губздрава. Его черные роговые очки вспотели. Он часто их поправляет. Он собирает сведения о семейном положении уезжающих на случай провала экспедиции в тар-тара-ры…
Шшии-ууу-ддууу!.. — гудок парохода. И все засуетилось, забегало, заволновалось. Последние приветствия, поцелуи, рукопожатия.
Снегуровский прощается с доктором Светловым и подымается на верхнюю палубу. Нижняя — быстро очищается от провожающих.
В последний момент, прыгая по убираемому трапу, вбегает на палубу Попов.
— Андрюшка, решился? — Снегуровский, довольный, к нему.
— Да, еду! Не выдержало партизанское сердце… — Попов присоединяется к Снегуровскому.
Ддууу… — еще гудок.
Где-то зашумело. Забурлила вода под кормой. Корпус судна вздрогнул и плавно стал отходить от пристани.
Ддууу-у-у-у!!. — длинный протяжный свисток.
Тррр… — стрекочет кино-аппарат, наматывая на свои бесконечные пленки живописную южную толпу провожающих, расцвеченную плакатами и флагами.
Снегуровский складывает рупором руки и кричит Светлову:
— Жаворонку от меня привет!
Светлов что-то отвечает, но ничего не слышно.