Вся набережная оглашается перекатывающимся:
— Ура-а!!
И Интернационалом оркестров.
А винты за кормой все сильнее забирают воду. Все дальше город. Вот совсем скрывается в дымной завесе, пущенной «Лениным» из своих двух гигантских труб. Издали доносится еще гул перекатывающегося «ура» и музыка оркестров.
На третьи сутки, — после перехода по Японскому морю.
Тарррррр… — равномерно работает киноаппарат.
— Товарищи, не мешайте! Посторонитесь!.. — в ажитации, увлеченный съемкой, кричит, распоряжаясь, кинооператор.
«Ленин» плавно входит на иокогамский рейд, покрытый нефтью и трупами. А впереди на него надвигается дымящийся город и разрушенная зона морских укреплений.
Зуев, ошарашенный грандиозностью картины, не знает, что сначала снимать, и, наконец решив, начинает снимать все.
Трррррр… — работает аппарат.
КИНОЛЕНТА
«Землетрясение в Японии»
Идет общий вид: 3-ий план (и объектив аппарата слева направо плавно передвигается, радиусом охватывая горизонт) —…желтая полоса обвалившегося берега. Белые сахарные головы маяков, поваленных в море. Оползень с пальмами. Маленькие картонные домики — это эспланада. Дальше — стальные остова домов. Дымящиеся развалины. Американский крейсер, английский миноносец, итальянский монитор. Японское сторожевое судно, и опять американские суда — их больше всех. Дальше — как цапли склонили свои гигантские клювы обрушившиеся подъемные краны военного порта. Лопнули и сползли в море нефтяные цистерны. А дальше — кладбище затонувших судов…
Крупно: вымпел на торчащей из воды мачте. Нос судна. Корма. Шлюпбалка.
«Ленин» проходит военную зону…
Крупно: дуло орудия торчит из воды. На нем белая чайка охорашивается.
2-ой план: блиндажи со снарядами.
— Товарищ Зуев! Смотрите — трупы, трупы… — кто-то кричит с носа. Кинооператор не зевает.
2-ой план: японец, разбухший, с обожженными руками и лицом (трусики пузырем обтянули торс и ноги); труп ныряет под пароход.
Еще труп.
Крупно: изящный маленький ротик полуоткрыт, белеются ровные зубки. Носик и… огромные полопавшиеся глаза, полные ужаса. Изящная прическа так и не тронута, точно мусмэ собралась на прогулку.
«Ленин» проходит на внутренний рейд.
— Смотрите, нам салютуют!.. — кричит Снегуровский, подбегая к Зуеву. — Не зевайте!..
Крупно: американский золотозвездный флаг приспускается. «Ленину» навстречу спешит японский таможенный катер.
2-ой план (на аппарат): катер дымится, качаясь на волнах. На носу стоит грязный задымленный японец.
Вот катер пристал. Японцы бегом по трапу на пароход.
Трррррр… — продолжает трещать аппарат.
2-ой план: Два грязных, оборванных японских офицера берут под козырек. Начальник экспедиции тоже. Встреча.
Крупно: два лица: японского офицера — растерянное, тревожное; русского — спокойное, приветливое.
3-ий план: общее приветствие санитарного отряда.
Кто-то догадывается принести хлеба и передать на катер команде и дать офицерам.
Крупно: улыбающиеся глаза, белые зубы, вцепившиеся в мякиш хлеба. Расплывшееся в улыбку черное от сажи и копоти лицо. Лоснящиеся, напруженные мускулы скул. Задранные на затылок фуражки без значков. Братание. Японская и русская рука — два моряка.
Очень крупно: мозолистые руки матросов.
Но вот показался японский миноносец, быстро идущий к «Ленину», а за ним со стороны Йокосуки огромное чудище — дредноут. И хлоп объектив.
Полное затемнение и наплыв одновременно!
— Что ж вы не снимаете? Смотрите! К нам в гости идет японский дредноут… — Попов к Зуеву.
Но Зуев уже собрал свои манатки, то-есть киноаппарат. У него полное затемнение и наплыв! Взвалив себе на красный затылок машину, он катышком свертывается с палубы в свою каюту.
Попов навертывает правой рукой, изображая киноаппарат. Он кричит вдогонку Зуеву:
— Крупно: испуганная физиономия кинооператора Зуева. Бегство от татей в преисподнюю…
На спардеке общий смех. Зуев, удирая, отмахивается.
— Подальше от греха!.. Чем чорт не шутит, когда свинья спит… — Крупно сверкают пятки Зуева.
Кинолента окончена.
Ночь.
Зеленые фосфорические, режущие тьму, полосы прожекторов.
Йокосука — военный рейд Иокогамы — наполнен крейсерами и миноносцами всех тихоокеанских эскадр.
Глазами прожекторов корабли щупают рейд, пробегая по развалинам дымящегося догорающего города. Точно по заказу, на его агонию эти корабли собрались посмотреть, пройдя огромные расстояния по Тихому океану. Стоят они здесь такие настороженные, враждебные. Воздух, душный и терпкий, насыщен парами вулканов, дымом и копотью.
Несколько сот вымпелов всех национальностей развеваются на иокогамском рейде. Мириады огней сбегают от самых верхушек радио-мачт по реям и бронированным башням вниз по борту и поручням трапов, падают сверкающими электрическими лентами в черную, жуткую, неспокойную морскую бездну рейда.
А вдали на горизонте, где расположены главные укрепления Йокосуки, вспыхивают огни сторожевых судов. Вот полыхнула по небу белая метла и пошла ниже, ниже по облакам, скользнула по морю и…
— A-а, сволочи! не дают спать, сторожат… — ругается на матраце Андрей Попов, вылезший на спардек, как на дачу.
— Это они тебя охраняют от иностранного засилья… — бросает ему весело Фролов, вчерашний газетчик, «сегодняшний» санитар, расположившийся тут же с парой холодных бутылок пива.
— Вот, вот!.. еще… — плюется Попов и со злости показывает язык прожектору, зажмурив глаза.
Палуба «Ленина» заливается ослепительным зеленоватым светом многочисленных прожекторов.
— Макака!.. — кто-то из матросов бросает в муть ночи и грозит кулаком. Из-за борта виден только белый жилистый кулак.
Шатаясь от бессонницы, идет кино-оператор на корму.
— Дядя Костя! — окликает его Снегуровский.
— Ну?..
— Что же вы сегодня пропустили такой, можно сказать, замечательный случай, не сняли японский дредноут?
— Струсил он!.. Известно, — подзадоривает его, вмешиваясь в разговор, Фролов.
— И струсил… Молокососы вы!.. Что вы понимаете в кино-законе?.. — огрызается Зуев.
— Вот не было печали… и такие есть? — смеется Снегуровский.
— Вы что, хотели бы, чтоб меня япошки привлекли за военный шпионаж?
— Э-э, бросьте вы… Кто вас может привлечь? Вы видели… — Попов, разъяренный, садится на матрац и начинает жестикулировать: — Видели, как этот верзила от нашего Интернационала утекал?..
— А ведь правда, — говорит Фролов. — Как запели, так и снялся с якоря.
— Не любит макака! Это ему не по вкусу…
— Да-а… — тянет Фролов, смакуя холодное пиво.
— Ему-то любить?.. Видали, как пыжится? Уж куда, кажется, задаваться: разбиты, уничтожены… За эти несколько минут землетрясения, наверное, Япония потеряла больше и людьми и материальными ресурсами, чем все европейские государства за время мировой войны, взятые вместе. Миллиарды будет стоить императорской Японии это удовольствие. А народу — голод и нищета на многие десятки лет… — Подошел начальник экспедиции и тоже подсел на палубу.
Никому не спится. Все бродят, как привидения, полураздетые, а то и просто в трусиках. Душная южная ночь.
— Ну, и духотища же!.. — вздыхает протяжно толстый кино-оператор. Он не может найти себе места.
— И еще эти проклятые прожекторы… — так же не может успокоиться Попов, ворочаясь с боку на бок на матраце.
Какая-то сестра из «барышень», принарядившаяся перед американским флотом, томно вздыхает, возлежа с закинутыми за голову руками на шезлонге. Она смотрит на звезды.
— Сестра! Не пойти ли нам к американцам в гости?.. — шутит доктор Богданов, вспоминая некоторые «приготовления» женской части медперсонала по приходе в Иокогаму. Доктор — вечно веселый и неунывающий.
С шезлонга ответом долетает только грустный вздох.