В памяти молодой матери навсегда запечатлелось милое сморщенное личико, похожее на высохший лимон, и крохотные ручонки с тоненькими как спички пальчиками, теребившие ее грудь. Она чувствовала сладкое томление во всем теле и остро жаждали мягких, жадно сосущих губок ребенка коричневые, набухшие соски. По ночам ей страшно было подумать, что душа ее милого мальчика навсегда ушла от нее в далекий, невозвратный мир, населенный страшными чудовищами, добрыми и злыми духами. В своей наивной вере она беспокоилась за его загробное существование, ее все время преследовали тревожные мысли, как живется ее крошке, сумеет ли защитить его Милосердная богиня с двенадцатью руками, не забудет ли она его среди массы благих дел?..
От страха и тоски Ин все крепче прижималась к старому Вану. Его также мучила бессонница по ночам. Он все еще окончательно не потерял надежды оставить после себя потомка. Он с удовольствием воспринимал нежные ласки молодой наложницы, любил сквозь сон прислушиваться к ее наивному лепету. В ночной тишине алькова Ин казалось, что во всем мире остались в живых лишь она и Ван. Только он один мог делить с нею тоску по ребенке, любовно вспоминать каждый его жест, мельчайшие события его краткой жизни. Ван утешал, как мог, молодую женщину, нежно прижимал ее к себе, называл ласкательными именами. Тоска по ребенку еще теснее сблизила их, несмотря на разницу лет. Неудивительно, что через несколько месяцев после смерти первенца Ин снова стала распускать тесемки на панталонах, повеселела и окрепла, оформилась в красивую молодую женщину.
Второй ребенок был такой же хилый, как первый, со сморщенной худой кожицей, чрезвычайно похожий на Вана в миниатюре. Это сходство еще больше обрадовало Ин. Старик также повеселел, осыпал молодую наложницу подарками, приносил ей сласти, баловал, как любимого ребенка. Старухи ходили с поджатыми хвостами, льстиво заискивали перед счастливой матерью, всячески старались угодить ей. Чтобы охранить ребенка от злого глаза, Ин одела ему на шейку серебряный обруч, обвешивала его священными гвоздями, заговорами, камешками. Она ни на минуту не разлучалась с ребенком, постоянно мыла его, холила и ласкала, не чаяла в нем души.
Однако, ничего не помогло. Ребенок чах с каждым днем. Он все так же оставался, как при рождении, больной и хилый, с висящей сморщенной кожицей на тонком скелетике и слабо попискивал, как покинутый котенок. У бедной матери разрывалось сердце на части, глядя на него. Напрасно она красила ему щечки и губы алой краской, заплетала ему чубик спереди на бритой головке красной ленточкой, шила для него пестрые штанишки с широким разрезом посредине. Она обошла всех даосов и колдунов в окрестности, воскуривала предкам и богам жертвенный фимиам, горячо молилась Милосердной богине, старательно отбивая лбом поклоны, бросала в отверстия больших деревянных храмовых копилок целые горсти медяков. Не помогли также письменные обращения к важным предкам Вана, сожженные вместе с богатыми приношениями. Пожив короткое время на земле, безгрешная душа младенца отправилась слепо блуждать по миру в поисках нового тела.
Теперь уж не было никакого сомнения в том, что молодая наложница неспособна рожать здоровых детей для потомства. Старухи окончательно восторжествовали. Ин снова почувствовала себя покинутой и лишней в доме, заливалась горькими слезами. Она совсем потеряла вкус к жизни и, сидя перед двумя дорогими гробиками в садике позади дома, мечтала о свидании с ними в загробном мире. В ее воображении загробный мир мало чем отличался от настоящего. Но там она надеялась увидеться со своими малютками.
Смерть малышей очень повлияла и на старого Вана. Сознание, что он может умереть, не оставив после себя потомства, сильно угнетало его. Он осунулся, значительно похудел, перестал есть и спал неспокойно. Вместе с ним должна была исчезнуть и память о славной семье Ванов, чьи предки блистали среди приближенных древних императоров. Он уж потерял всякую надежду дождаться потомства от Ин. Но в то же время, он не мог решиться взять другую наложницу: это было сопряжено с огромными расходами и хлопотами. К тому же, он очень привык к маленькой Ин…
Между тем, молодая женщина, раньше походившая на подростка, незаметно оформилась, превратилась в красавицу. Печаль сделала ее еще красивее, обаятельней. Она приобрела новые благородные манеры, научилась носить дорогие шелковые одежды. Когда она ездила в своей рикше за покупками по городу, яркая и благоухающая, как лан, прохожие останавливались на своем пути, поворачивали головы в ее сторону. Теперь в ней уж нельзя было узнать прежнюю дочь гробовщика Чжао-Го. Правильное бледно-матовое личико, словно выточенное из слоновой кости, смотрело гордо и строго, как на портретах молодых княжон из императорского дома. Она теперь редко улыбалась, но маленькие зубки ее все так же влажно сверкали, как жемчуг на солнце, а губы, узкие и алые, казались ярким кровавым пятном, пугали и притягивали одновременно…
Однажды, ранней весной, после новогодних праздников, Ин отправилась пешком навестить свою подружку, хромоногую Иа-Ше, жившую далеко за городом у Красной пагоды. День был светлый, солнечный и низкий туман стлался над влажными рисовыми полями, словно испарялся из огромного котла.
Вдалеке, над бамбуковой рощей, маячила острая верхушка Красной пагоды и приглушенно доносился отдаленный звук молитвенных барабанов. Молодая Ин шла по знакомой тропинке, тихо мурлыкала любовную песенку, изредка наклоняясь в сторону, чтобы сорвать ранний полевой цветок. Было тихо, спокойно, и звуки глухо тонули вдалеке. В глубине рощи, на берегу узенького ручейка, Ин присела на свежую травку, разула голубенькие атласные туфельки и вся отдалась созерцанию нежных, слегка пожелтевших бамбуков, густой стеной уходивших в бесконечную даль. Вокруг пели невидимые птички, жужжали молоденькие насекомые, и эти звуки вместе с глухим шумом ветвей и кустов и отдаленным гулом молитвенных барабанов располагали к покою, клонили ко сну. После долгой дождливой зимы Ин остро переживала первое дыхание весны, а вид свежей зелени опьянял ее, вызывал в ней ленивую истому. В зеленом сумраке рощи кланялись, перешептываясь, верхушки бамбуков, и звонко, убаюкивающе переливалась вода в ручье. Ин положила голову на мягкую мшистую кочку, прикрыла глаза и вся отдалась нежным, беспредметным юным грезам.
Она очнулась от резкого удара в грудь. Перед ней на коленях стоял молодой безусый мужчина со страшным искаженным лицом и свирепыми глазами. От страха и неожиданности, крик застрял у нее в глотке. Она сделала движение, чтобы приподняться, но неизвестный длинными цепкими пальцами сдавил ей горло и без усилия бросил на траву. Ин покорно осталась лежать на спине, слабая и безвольная, распластанная, как жертва перед жрецом. На один миг сознание концентрировалось в ней и бледное лицо мужчины со страшными невидящими глазами мелькало над ее лицом в кровавых пятнах. Впопыхах он грубо, неловкими движениями срывал с нее штанишки, целую вечность зверски рычал и тяжело дышал от нетерпения над ее лицом. Наконец он навалился на женщину, охватил ее поперек тела и тесно сжал в свои объятия, как муху в кулак…
Несколько минут длилось странное состояние ужаса, безволия и полного забвения. Постепенно Ин пришла в себя, приоткрыла глаза, вся еще вздрагивающая от пережитого. Вокруг все так же слышен был веселый зеленый шум рощи, в котором отчетливо выделялся гул молитвенных барабанов из Красной пагоды и изредка удивленно, словно не доверяя своему слуху, чирикала невидимая птичка. Женщина бессмысленно смотрела на голубой купол, откуда, чудилось, плыли все звуки и запахи, и напряженной памятью, как после кошмара, силилась вспомнить, что произошло. Она чувствовала сильную боль и ломоту во всех членах, словно по ней проехала тяжело нагруженная телега. Вскоре она обратила внимание на свои руки, такие странно-незнакомые, будто видимые впервые, в свежих царапинах и ссадинах. Она не столько увидела, сколько почувствовала, как чувствуют отрезанный член, отсутствие драгоценностей на руках, — золотых колец, браслетов, — подарков мужа, и сразу вспомнила все. Перед ее глазами вновь близко промелькнуло страшное лицо незнакомца, бледное и искаженное, со сверкающими белками глаз, ей вновь почудился его хриплый животный рык и железные объятия… Она с громадным усилием поправила на себе одежду и поплелась прочь от страшного места.