Но в имение прибыл немецкий барон, а не кассир. И я остался по-прежнему жить у Диникисов.
Кто же теперь узнал? Кто донес? Как будто никто, кроме нашей семьи и дяди Пятраса, не знает и даже не подозревает, что я не сын Диникисов.
В небе, вспыхнув, снова заскользила и погасла звезда. Еще одна. Может, уже и полицейские подкрадываются к батрацкой и вот-вот ворвутся. Стукнет дверь, застрочат автоматы…
Я сложил руки для молитвы.
— Господи боже, ты такой всемогущий, сделай так, чтобы сгинули все фашисты и эти убийцы с белыми повязками на рукаве! Господи, господи, сделай так, чтобы пришли красноармейцы! Я не хочу больше таиться, бояться света белого… Вот уже две звездочки упали. Не иначе, как донесли и меня расстреляют…
— Бенюкас!
Я вздрогнул и соскользнул с сундука.
Из боковушки донесся тихий голос дяди Пятраса:
— Боюсь я за мальчика, Брониславас. Не попытаться ли мне самому?
— Говорю, не выдержит тебя балка, нынче проверял… Не бойся. Бенюкас у нас бедовый.
Помолчав, Диникис добавил:
— Оно, конечно, Бенюкасу лучше дома сидеть. Думаешь, так бы я его и пустил? Но сам видишь — некому. Алексюкас, как на грех, хворает.
Подошел я к ним с бьющимся сердцем и с чувством вины. Сколько хлопот и забот доставляю я этим добрым людям!
Диникис привлек меня, потерся небритым подбородком о мою щеку.
— Скажи-ка, парень, смог бы ты сейчас, ночью, взобраться на усадебную башню?
— На вышку?
Неужто в этом мое спасение? Ну, если так, все сделаю!
— Влезу!
Они с облегчением вздохнули.
— Тогда надень курточку и двинем.
— Ты, Брониславас, оставайся дома. Как бы не заприметил кто. Уж мы с Бенюкасом…
— Ладно. Смотри береги ребенка, — наказал Диникис.
— Куда вы собрались на ночь глядя? — забеспокоилась Диникене.
— Сейчас скажу, — ответил отец.
Мы с дядей Пятрасом вышли.
Я его ни о чем не спрашивал. Думал, что он ведет меня на старую башню прятать. Здесь уж ни за что не найдут полицаи.
Башня эта, обвалившаяся, заброшенная, с полуистлевшими перекрытиями и дырявой крышей, стояла на пригорке, чуть поодаль от господской усадьбы. Говорят, в старину, в крепостное время, туда водили на расправу крестьян, секли розгами. Теперь в старой башне жили голуби. И развелось их там видимо-невидимо. Мы с Алексюкасом не раз подымались на верхотуру.
Нам особенно нравилось взобраться на покатую крышу башни и, ухватившись за шпиль с маленьким вертящимся металлическим флажком, смотреть на окрестности. Слева в низине — городок как на ладони, справа — поля и леса без конца и краю…
Хорошо мне будет жить в этой башне! Так приятно слушать, как воркуют голуби, брать их в руки, гладить сизые перышки. Только бы уберечь птиц от сынка управляющего. А то этот ублюдок швыряет в них палками, разоряет птичьи гнезда.
Размышляя о своей будущей жизни, я и не заметил, как мы добрались до места. В ярком свете луны выступила вся башня, от основания до самой верхотуры. Слабый ветерок еле кружил маленький металлический флажок на шпиле. В лунном свете то вспыхивал его краешек, то снова погружался в темноту.
Мы вошли внутрь. Дядя Пятрас осветил электрическим фонариком стены, затем направил луч кверху.
Ш-ш-ш-ш… — вдруг зашелестело на вышке.
Я безотчетно подался к дяде Пятрасу.
— Это же голуби под стрехой!..
И вправду голуби! Я попытался улыбнуться.
Пятрас взял меня за руку:
— Не струсишь?
— Нет!
— Взберешься?
— Ага!
— Но там, выше, прогнившая балка. Выдержит ли?
— Да мы с Алексюкасом по ней сколько раз ходили.
Дядя Пятрас вытащил что-то из-за пазухи.
— Слушай, брат, я тебе поручаю важное дело. На. — И он подал мне что-то мягкое. — Это флаг. Залезай и прикрепи к шпилю. Понял?
— Что?!
— Тсс… Потише. Флаг, говорю.
— Так, значит, мне не надо будет здесь прятаться, никто на меня не доносил?
Дядя Пятрас потрепал меня по плечу:
— Да что ты, братец, выдумал! Это мы красный флаг вывесить хотим, завтра-то Первое мая.
Не прятаться, а флаг вывесить. Вот оно что! Никто, значит, на меня не доносил!
Я был вне себя от радости. Схватив мягкую ткань, стал ощупью подниматься по шатким ступенькам.
— Да погоди ж ты, пострел! Я тебе посвечу, — забеспокоился Пятрас. — Осторожно, не торопись. И смотри крепко привяжи.
Привязал я флаг крепко-накрепко. Один узел, другой, третий… И вот, счастливый, спустился вниз и попал прямо в могучие объятия дяди Пятраса. На радостях он так меня стиснул, чуть ли не дух вон. Мы оба тихо смеялись. Вот теперь это тот, настоящий дядя Пятрас, веселый, как всегда!