Зверь уставал. Мне приходилось сдерживать коня, увлеченного погоней. Со мной конь не боялся волка так же, как я на коне не боялся земли. Он мог бы стоптать зверя, но мы должны были вымотать его, лишить сил. Мы скакали. Сейчас темп давал я, а не волк. А конь тянул, прося свободы. Он охотился с не меньшей страстью, чем я. Товарищ догнал нас, и мы скакали плечом к плечу.
Вдруг волк лег сразу, с прыжка. Через мгновение мы взвились над ним. Он поднялся из-под копыт наших коней и сразу оторвался.
Он пошел так, как еще ни разу не мчался в непрерывной гоньбе по восьмикилометровому кругу, вторично проходимому им. Волк показал свою полную силу, сбереженную для решающего состязания.
И правда, кто из нас так неосмотрителен, чтоб отдать свою силу сразу? Или кто так смел, так решителен, что рискует сразу и всем для одного удара? Мы все и всегда хотим оставить последний запас.
Волк ушел от нас на добрых полкилометра. Но мы, дав волю коням, начали сокращать расстояние. Близилась роща. От ее опушки уже оторвался наш третий товарищ. Волк лег вторично. И рванулся опять. И еще. И вновь лег.
Вскоре он лег окончательно, и мы поспели к нему. Мы бросились с седел, мы сострунили его по-старинному, вставив между зубов деревянный брусок, связали ноги. А волк не шевельнулся. Может быть, тот из нас, кому приходилось засыпать мертвым сном, свалившись в болото, поймет.
Мы взвалили на коня крепкое, жилистое тело. Мы были очень возбуждены, и наши кони тоже. Я не помню, о чем мы разговаривали. А волка я помню хорошо. Его дикий, но спокойный взгляд. Его подчиненье судьбе. И его красоту.
Этюд третий
ТРЕВОГА
Вечером я вынес резиновую лодку на бережок, перевернул ее и улегся на мягком днище, как на диване. Заснул я, как всегда, быстро и проснулся с мыслью об утре. Но было лишь около двух часов. Ночь в конце сентября долгая, и до рассвета было еще далеко.
Нужно спать, и я хотел спать, но сон не давался. Следовало перебить редкостную для меня бессонницу. Я сел на лодку, курил. Потом взял ружье и взобрался по крутому откосу, которым плоскость стены обрезалась над берегом. Мне было как-то не по себе, беспокойно.
В степи стояли стога. Ближние виделись ясно. Я не впервые был здесь и знал, что дальше, по низкому гребню водораздела между двумя озерами, должен быть березовый лес. Я видел его. Он казался высоким, выше, чем днем, и таким же черным, как стога. Знакомое место стало чужим, будто сместилось.
Сместилось — ушло с места. Повторив про себя эти слова как в полусне, я спохватился: ведь до леса минут двадцать ходьбы, а я его вижу. Луны не было видно. Надо мной низко, как потолок, стелилось беловатое небо. Для ночи было слишком светло. Я опять вытащил часы из кармашка, приложил их к уху, услышал звонкий ход устаревшего, но точного механизма. Я различал или почти различал черные большие стрелки на крупном белом циферблате. Чиркнув спичку — было тихо, как в комнате,- я увидел быстрый бег секундной стрелки. А время — десять минут третьего. Я не ошибся в первый раз — до утра еще далеко. В первый раз я смотрел на часы, не зажигая спички. Действительно, было слишком светло.
Было видно, как в полнолуние при ясном небе. Неестественный, мутный свет лился отовсюду, со всего неба сразу. Не с неба, а с заменившего его молочно-белого полога. Мне было странно, неприятно.
Я прислушивался. Пролет северной казарки в самом разгаре. Она идет ночами, опускается низко, слышишь не только голоса, но и крылья. Сегодня — ни звука.
Я медленно пошел над берегом, глядя в степь на округлые черные стога. Когда я пристально смотрел на один из них, то соседние, меняя форму, начинали колебаться, клубиться. И около них что-то копошилось. Я всматривался — движение прекращалось. Но оно оставалось и справа, и слева — везде, где я видел боковым зрением. А задние стога становились то выше, то ниже. Они приседали, расширялись и вытягивались опять.
Это было так же неприятно, как мертвенный, мутный свет. Я знал, что ничего нет, обман зрения наяву, как во сне. И я ловил эти уходящие зыбкие формы, стараясь их рассмотреть, запомнить так, как запоминают сны. Они напоминали о чем-то давно забытом. Я хотел вспомнить.
Я пошел было в степь, но остановился. Что я хотел проверить? Я знал, что все на своем месте. За сомнение мне будет стыдно перед самим собой. Я повернул назад к лодке. Было беспокойно, хотелось оглянуться. Будто бы некто смотрит на меня пристально, нехорошо. Я не позволял себе оглянуться, но давило все ощутимей, не давило, а выталкивало. Я ощущал вражду. Мое присутствие было лишним, я мешал. Да, общая вражда наступала на меня, на чужого. Я чему-то препятствовал.