Потом Брындык исчез. Говорили, что он был арестован за спекуляцию золотом и что вообще он был не столько старателем, сколько охотником за другими старателями, но не с винтовкой в лесу, как в старину в Сибири, а с рублями: Брындык якобы скупал золотой песок и самородки.
Года через два или через три после окончания войны Брындык вновь появился в Н-ке, постаревший, но сильный и попрежнему важный в манерах — хозяин. Зажил в том же доме, что прежде. И говорил: «мой дом», хотя владелицей числилась жена.
Брындык жил собранно, уединенно, строго. Никто не видал его пьяным, и мало кто его посещал. Редких посетителей Брындык встречал в пристройке к дому — обширной, как сарай, комнате, где в углах валялся всевозможный хлам, а на вбитых в стены гвоздях и на самодельных полках покоился столярный и слесарный инструмент, кисти, краски. На земляном полу стояли подрамники для заправки «ковров».
В пристройке застоялся запах махорки, клея и красок. Такая смесь служила как бы основой для какого-то цепкого и не совсем приятного запаха, повсюду сопутствовавшего самому хозяину.
Пристройку эту, где роль кровати исполнял деревянный топчан, Брындык витиевато именовал своим «апартаментом», про жену же говорил просто — «она», если ему изредка приходилось упоминать о супруге.
«Она» и проводила к хозяину Леона Томбадзе, впервые появившегося во владении Брындыка с целью завязать деловые отношения. Преследуемый по пятам здоровенным псом (если не хозяйка — порвет!), Леон проследовал в пристройку. «Она» тут же ушла, а хозяин предложил Томбадзе круглую затейливо-самодельную табуретку и уставился на гостя серо-зелеными глазками.
Не смущаясь ни нависшими над глазами сивыми бровями, ни хмурой нелюбезностью Брындыка, Леон приступил:
— Есть золото, дорогой. Хочешь сделать дело? Не хочешь — скажи. А-а?
— Ишь, шустрый, — воркнул Брындык. — Вас звать Томбадзе? — Он помнил Леона. — Ну, покажьте, что есть.
Леон достал плоскую аптечную склянку.
— Образец? — спросил Брындык.
Леон пожал плечами.
Брындык опять испытующе воззрился на посетителя:
— Та вы не бойтесь. Сколько всего у вас есть металла?
— Еще найдется.
— Да, — согласился Брындык, говоря будто бы не с Томбадзе, а с собой. — Что ж, посмотрю…
Достав с полки глубокое фаянсовое блюдце, Брындык выпустил на него тяжелую струйку песка. На полках, среди красок, нашелся пузырек с кислотой, а среди разных инструментов — сильная лупа. Испытав драгоценный металл по всем правилам, Брындык заключил:
— Сибирское, грязноватое. Видать, зимней добычи.
Из кучи хлама, валявшегося в углу, Брындык выудил коробку, где нашлись аптечные чашечные весы и разновески.
Ювелир Томбадзе оценил ловкость, с которой, не потеряв ни крупинки, Брындык взвесил золото: оказалось девяносто семь с четвертью граммов. Взвесив, Арехта Григорьевич с той же ловкостью ссыпал песок на бумажку, с бумажки — в склянку, которую протянул Леону:
— Держите.
— Покупаете? — спросил Томбадзе, невольно переходя на «вы».
— Покупаю.
— Так берите.
— Нет.
— Почему?
— Не подходящее дело. Мелочь. Килограмма два-три взял бы. А так — чего мараться!
«Вот это дело!» — подумал Леон. Вопреки категоричности Брындыка, Томбадзе не собирался уходить, он настаивал:
— Потом будет больше, дорогой. Пока берите это.
— А поговорку, милый, знаешь? — Теперь Брындык перешел на «ты». — Кто «там» не был — будет, а кто был — не забудет.
— Знаю.
— А «там» был?
— Нет.
— А другие были. Пока это, — Брындык указал на склянку с золотым песком, которую Томбадзе держал в руке, — пока это сюда доехало, к нему сколько народу привесилось? Не знаешь? А я знаю. И верно тебе говорю: возьму, много возьму, но из ближних рук. А это? Небось по всему Кавказу ходило. Я вижу: металл не здешний. Этот металл дальней дороги. У одного, кто его держал, жена, у другого — любушки, третий сам, сукин сын, языка не удержит. И у всех — чтоб их чорт драл! — друзей-приятелей по пьянке не сочтешь. А ты хочешь, чтобы я, самостоятельный человек, мазался в вашу компанию из-за паршивых ста граммов! По-настоящему, мне нужно взять тебя за шиворот и сволочить с твоей дрянью в милицию.
Как видно, недаром Брындык и «там» побывал и всего навидался. Его речь дышала чрезвычайной убедительностью. Леон не смутился: угроза милицией его не испугала. Фигура старика сразу выросла в глазах Томбадзе, и он преисполнился доверия. Делового доверия, конечно. Не зря, не зря он сунулся к Брындыку, — он нашел настоящее «место».