Зимороев сел и продолжал уже обычным голосом:
— Вот, как вы находите, Василий Елизарович? Ведь прав еврей! Они, евреи, умные люди!..
Луганов согласился.
— Конечно, — продолжал разглагольствовать Зимороев, расправляя усы над свежими, красными губами, — в прежнее время разные веры чуждались одна другой. К примеру, не говоря о евреях или мугаметанах, которых, по-нашему, и за людей не считали, мы, старой веры люди, крестясь двумя перстами, брезгали православными — никонианами, звали их «щепотниками». А сейчас мы считаем, лишь бы в человеке вера была, а не безбожие… Как вы считаете?
У Луганова от скуки и от сдерживаемой нервной зевоты ломило челюсти.
— У меня к вам, Петр Алексеевич, дело есть.
— Слушаем вас.
— Металл желаю продать.
— Мы такого товара просили.
… Зимороев, отобрав образец, куда-то ушел. Луганов ждал его, находясь под наблюдением Акулины Гурьевны, которая угостила Василия Елизаровича чаем с сушками. Женщина крупная, на полголовы выше мужа, полная, повязанная ситцевым платком по-русски, она, не поднимая глаз, потчевала Луганова. Как видно, она была привычно молчалива. Впрочем, Луганов и не пускался в разговоры. Успев до одури наглядеться на картинки на стенах и пересчитать все пятна на обоях, он хотел закурить. Но Акулина Гурьевна умоляющим шопотом сообщила:
— Петр Алексеевич не допускает у них в доме…
Наконец Зимороев вернулся. Товар хорош. Договорились о цене. По подсказке сестры, Луганов запросил высоко, но Зимороев не стал торговаться. Предложил по двадцать четыре рубля, а не угодно, так вот бог, а вот порог! Луганов сумел показать разочарование, на самом же деле был в восторге и с деланым сожалением согласился:
— По рукам.
— За деньгами милости просим завтра.
Золото Зимороев оставил у себя.
— Товар нами куплен, в таких вещах обманов не бывает.
Обмана и не случилось: на следующий день Зимороев выложил почти сто тысяч рублей, как одну копейку.
В радости Луганов послал Маленьеву телеграмму, изложенную нехитрым кодом. В тексте поминалась цифра двадцать четыре, остальное Гриша поймет. Так «общество на паях» оправдало себя с первых же шагов, и Луганов забыл, как он, подъезжая к Котлову, клял на чем свет стоит своего друга-приятеля. Зимороев продавца напутствовал:
— Мы этого товара можем брать сколько хочешь.
Приючая родного человечка, Буенковы не остались в накладе. Буенков проводил зятька не самолично, а с помощью записки на имя главного кассира: насчет билета на хорошее место. Записку Буенков начертал на бланке начальника дороги. В его папке таких чистых бумажек была не одна. Подписался он неразборчивым «за», пояснив:
— Это пустое дело. Они там смотрят на бланк, а не на подпись. А выдав билет, кассир бумажку бросит. Знаю я их…
Часть вторая. ТИХИЕ ОМУТЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Чтобы лучше определить, какие новые лица встретятся нам в старинном волжском городе Котлове, надо, оставаясь в том же Котлове, вернуться больше чем на десять лет назад.
В тот день, который нам нужен, с Заволжья дул ледяной ветер. Он дул уже несколько дней не стихая. Несясь из степей, злобная поземка копила сугробы в затишных местах речных берегов, рассыпалась тонким пеплом над городом, и куда бы ни шли и куда бы ни ехали люди, им все время казалось, что вьюга бьет только в лицо, только в лицо.
Очень холодно, мучительно-тревожно на душе. Второе декабря 1941 года…
В комнате, обставленной преднамеренно-безлично, — два человека. Один сидел за письменным столом, другой — перед столом, в профиль, лицом к окну. Окно затянуто светомаскировочной шторой. Синяя бумага скрывает частую решетку.
— Скажите, Флямгольц, кого вы еще вербовали для германской разведки?
— Больше я никого не вербовал, — не торопясь, ответил Флямгольц. Он сидел, положив руки на колени. На лице безразличие. Он уже прошел те испытания следствия, когда преступник еще надеется, борется. Теперь он был изобличен, и ему больше не от чего было отказываться и нечего толковать в свою пользу. Он знал, что его ждет. Ныне следствие подбирало «хвосты». И он разговаривал, быть может, лишь потому, что пока с ним говорили, ему казалось: для него еще движется время, которое вскоре остановится навсегда.
— Больше никого…
— Однако в своих предыдущих показаниях вы упоминали, что Бродкин, Брелихман, Абдулин, Сулейко, Гаминский, Ганутдинов, Клоткин и Ступин были людьми, которых вы намечали завербовать для германской разведки, но не успели. Верно ли это? — спросил следователь.
— Да. Совершенно верно. Предполагал, но не завербовал.
— А откуда эти люди вам известны? И почему вы наметили именно их для вербовки?
— Я их знаю давно. — Флямгольц говорил без выражения, без интонаций. Таким голосом иные диктуют текст скучного делового письма. — Они не только настроены против советской власти, они валютчики. Они скупают золото, бриллианты и всякую контрабанду.
Следователь спросил:
— Откуда контрабанда?
— Контрабанда? От кажаров, фамилии которых остались мне неизвестными.
— Уточните, что значит кажар?
— В Баку так иногда называют персов, иранцев.
— Хорошо. Итак, вы хотите сказать, что намеченные вами для вербовки люди — жулики, проходимцы, морально и общественно разложившиеся субъекты? Так вас можно понять?
— По-вашему это так.
— А по-вашему?
Флямгольц не ответил, будто не слышал вопроса.
— Хорошо, — согласился следователь, — можете не отвечать. Теперь, Флямгольц, расскажите о каждом из них.
Тусклый голос принялся низать слово за словом:
— Бродкин Владимир. Ему лет за тридцать. Работает в артели «Точмех», около универмага на улице Баумана. Сам живет на улице Островского. Я знаю его с тридцать девятого года. Он занимается скупкой золота и драгоценностей. Лично при мне он брал у разных лиц, особенно у прибывших тогда с Западной Украины, золотые часы, золотые вещи, бриллианты, носильное платье. Сулейко и Клоткин говорили мне о нем то же самое. Бродкин настроен антисоветски. Он накопил большие средства.
— Дальше.
— По валюте и золоту Бродкин поддерживал связь с каким-то стариком по имени Фроим, который живет, кажется, где-то около главного базара. В прошлом этот старик был очень богатым человеком. Сейчас занимается золотом, бриллиантами и валютой.
— Дальше.
— Абдулин Измаил. У него парикмахерская на Кооперативной улице. Я знаю его как скупщика и продавца валюты, золотых вещей и контрабанды. Я сам торговал у него в марте сорокового года валюту и взял сорок пять американских долларов. Еще он предлагал мне купить заграничные отрезы на пальто и костюмы. В свою очередь, я предложил ему австрийские золотые шиллинги, но мы не сошлись, помнится, в цене. В разговоре со мной он так часто и так много проклинал советскую власть, что я, право же, не могу всего припомнить.
— Продолжайте.
— Сулейко Тарас. Он тоже живет где-то на улице Островского. Ему лет под сорок. Говорят, когда-то его судили за валюту. Он энергичный маклер по валюте, золоту, камням. У него обширные связи. Мне известно: у него была большая партия американских долларов. Я хотел взять ее, но мы не сторговались.
— Когда это было?
— Это? Позвольте… В конце тридцать девятого года. У Сулейко есть связь с каким-то кажаром-контрабандистом. Я не видел этого кажара. Он снабжал Сулейко дамскими часами. Сулейко не скрывал от меня своих антисоветских взглядов.
— Дальше!
Золото… Агенты золота — англичане, американцы, немцы, французы, евреи, русские, украинцы, татары — не были представителями национальностей. Люди без нации, они одинаково опасны каждому народу и всему человечеству.
Следователь был свободен от предрассудков. Как у каждого советского человека, у него выбор друзей не зависел от национальности. С каждым он разделит и последний кусок хлеба и последнюю пулю.