— Ото всех болезней во всю жизнь водкой лечился я, — говорил старик. — А ну, сто грамм с утра для легкости ног!
Но водки для опохмелья Филат не получил. За него принялся Грозов:
— Стакан красного-то можно- и баста! А то ты, Филат, друг ситный-то, с вечеру делов-то было наделал. Иль память отшибло? Не по-омнишь? Мало-мало не угодил в милицию на отсыпку-то. Тебе сейчас поднеси, ты опять со старых дрожжей заведешься, как опара на печи!
При упоминании о милиции старика передернуло.
— То-то! — пилил его Грозов. — Попал бы ты, старый дьявол, принялись бы тебя красные околыши расспрашивать: кто, да что, да откуда, да почему, да как, да зачем? А? Не знаешь, что ли, как они сумеют прилипнуть, башка ты еловая!
— Не нуди. Иди ты!.. — отругнулся старик.
— Не-ет, милай, как бы ты-то не пошел туда. Ну, встряхивайся! Пошли, купнемся в теплом море, косточки на солнышке распарим. Надевай шляпу. Я тебе по дороге поднесу стакан красного для полосканья брюха. Пей, да разумей!
Чувствуя, что нашкодил, Филат Густинов потащился с Грозовым на пляж с ворчаньем, что он:
— Этого красного «укусуса» отродясь ненавидел, и пусть его сосут носатые грузины-травоеды, черномазая тварь вместе с евреями, и пусть оно все провалится в море с солнцем, вместе взятое и с «укусусом»!.. — От злости старик Густинов напирал на «у».
Антонина Окунева в сопровождении Дуси Грозовой полетела на фабричку, хвастая, что «все может». Там Тоня кого-то вызвала, что-то шепнула, и подруг провели в почти пустую комнату, где Дуся, по ее выражению, «намерялась вволю».
Любезнейший и очень недурной собой брюнет, непринужденно обращаясь с ногами посетительницы, предложил пар двадцать пять лаковых туфель разных фасонов: лодочек, босоножек, полубосоножек, на простых кожаных подошвах, на пробковых, на толстом картоне «под пробку», — кто же сможет все перечислить!
Брюнет заставлял Дусю ступать, ходить, советовал и уговорил посетительницу взять две пары, хотя она собиралась купить одну. Деньги он получил сам, по магазинным ценам.
Очарованная манерами брюнета, Дуся и удивлялась и восхищалась:
— Как он мне ноги жал, нахал этакий, понимаешь ли, Тонька? Такой предприимчивый!..
— Здесь молодцы мужчины, — с видом столичной жительницы, знакомящей провинциалку с нравами города, говорила Антонина. — Тут ты можешь в два счета устроить роман.
— Ой! — испугалась Дуся. — Хорошо тебе, твой далеко… А ты не знаешь, мой Петька какой, даром, что с виду тихий! Монголка проклятый! Удушит.
— Не удушит! — смеялась над подругой Антонина Окунева. — Они только на словах страшные, муженьки наши, Дуська. Сами они псы. Ты думаешь, я своего боюсь? Как же! Вот он где, миленький, — Антонина показала Дусе пухлый кулачок. — Разве когда пьяный… А у трезвого соображение есть.
«Привезли ли Грозовы золото? Если привезли, то сколько?» — Антонина хотела знать. Для этого следовало подготовить Дусю, — прямой вопрос мог спугнуть жену Грозова и испортить дело. Антонина Окунева продолжала психическую атаку:
— Ты же не дура, не осевок в поле, Дуська. Сама лучше меня понимаешь: не такие наши дела, чтоб муженьки нас лупили-драли. Нет, голубчики, коль вместе воруют, — и Антонина значительно посмотрела на Грозову, — то они понимают, чем пахнет! Думаешь, нельзя нам на стороне гульнуть — развлечься? Можно. Ясное дело, особенно муженьков дразнить не след. Ты делай вид так, чтоб ему не слишком в нос ударяло. А он сам, сердешный, притворится, что у него ни глаз, ни ушей нет. Да, вот что, ты себе платье или блузку будешь шить? — переменила тему Антонина.
— Пошила бы, да ведь долго продержат: месяц небось?
— За десять дней.
— Да не может быть!
— А вот увидишь, дурочка.
— Не хвались, веди.
Они зашли в ателье, поболтали о фасонах с приемщицей, видимо знакомой Антонине. В ателье других посетителей не было.
— Только вот моя подруга, — рассказывала Антонина Окунева, — еще не выбрала себе материала. Вы не посоветуете?
Приемщица предложила зайти в соседний магазин, там хороший выбор, и вдруг, как бы вспомнив, сказала:
— У меня случайно есть хороший шелк. Одна заказчица раздумала шить: с деньгами у нее не получилось. Просила кому-нибудь устроить отрезы.
Шелк Дусе понравился, она осведомилась о цене, заказала и платье и блузку. Срок? Приемщица обещала, что все будет без обмана готово через неделю. Тоня сказала правду.
Женщины присели в парке отдохнуть в тени. Пахло магнолией. Громадные белые цветы, точно искусственные, торчали в густой маслянистой зелени толстых листьев.
— Как же это получилось, Тоня? — допрашивала Дуся Грозова. — В магазине такой крепдешин стоит девяносто один рубль, а шелк на блузку, точно не вспомню, но не меньше шестидесяти. А она нам посчитала по семьдесят и по сорок. И не торговались.
— Чорт их разберет! Она часто так предлагает. Боялась я: не выходная ли она сегодня.
— Она тебя знает?
— Не очень… Так, я шила у них раза два. Видят — мне можно доверить, что я баба самостоятельная, а не какая-нибудь…
— Это само собой, — согласилась Дуся. — А откуда они берут материал?
— Откуда? Ей-богу, Дуська, ты хуже маленькой! Тащат, конечно, либо на базе, либо прямо с фабрики. Пусть тащат, нам-то что! Нам выгодно. Им самим товар гроша не стоит. Коль не дадут хорошей скидки, кто же у них возьмет? В магазинах полно! Оно, конечно, они тоже не дураки: кому попало не предложат…
— Здорово! — одобрила Дуся Грозова.
Этот красивый город с великолепной растительностью, с густой синевой неба, полный мужчин в белых костюмах и нарядных женщин, казался ей какой-то легкой, воздушной сказкой. Счастливая Тонька!
Но мечтать (если это мечты) Евдокии Грозовой долго не пришлось. Антонина спросила:
— А много вы привезли металла?
Вздрогнув, Дуся очнулась:
— Ты откуда знаешь?
— Ты у меня не финти, Дуська. Держись меня. Голуби наши, Филат с твоим Петром, купаться, что ли, приехали, на солнце загорать? Тоже, курортники нашлись! Без меня они, Дусенька, не обойдутся.
— Они думали, Ганька им сделает, — окончательно проговорилась Дуся.
— Ганька!.. — презрительно протянула Антонина. — Пьяница толстобрюхий ваш Ганька. Ганьке можно поверить только на грош, ему много давать в руки нельзя. Говори, сколько привезли песочка?
Дуся призналась, что у Петра есть с собой побольше четырех килограммов, а сколько у Филата Захаровича, она не знает, но сколько-то тоже есть, точно же он Петру не говорил.
— Вот и будем делать дело, — заключила Антонина. — Только бы чорт Ганьку не послал. И, Дуська, гляди: о чем мы говорили, чтоб до Ганьки слова не дошло. А то, понимаешь?.. — и с угрозой посмотрела в глаза подруге. — При Ганьке я совсем ни при чем. Молчи, значит, в тряпочку, худо будет.
— Что ты, что ты? Могила! — уверяла Дуся Антонину. — Разве я не понимаю, какое дело!
Того, что Антонина Окунева отстраняла конкурента, Дуся, конечно, не понимала.
— Ладно, — согласилась Антонина. — Договорились. А теперь пойдем на пляж, найдем своих. Они, наверное, все глаза на купальщиц проглядели. Папаша наш, не гляди что старый, а знаешь какой!..
По пути Антонина Окунева зашла в отделение связи и послала Леону Томбадзе телеграмму из трех слов: «Тоскую целую Нина».
Напрасно смугленькая телеграфистка, в кого-то действительно влюбленная, приняла телеграмму с искренним сочувствием к интересной блондинке Нине Кирсановой, проездом в С-и. Так Антонина нацарапала внизу бланка, в месте, предназначенном для адреса отправителя.
Напрасно… Телеграмма была чисто деловая.
Все же, назло Антонине Окуневой, чорт послал Ганьку в С-и. На голову Антонины Гавриил Окунев свалился на следующий же день.
Началось «гулянье», но хозяйка сумела выставить кутил из дому без большого труда. Они понимали, что не следует привлекать к себе внимание.
Мужчины исчезли. Петр Грозов явился рано и не слишком пьяный. А двое других отсутствовали ровно сутки. Где они были, в какой компании, где ночевали — все осталось неизвестным.