– Всех своих партнеров мой дядя пережил на несколько лет, а я последний его родственник, как вам известно. Последний из рода Каллендеров. Никого из тех, кто мог бы скорбеть по нему, уже просто не осталось.
– А как же идет Фелиции этот черный шелк! Ей нельзя носить это постоянно, вы понимаете; она, собственно говоря, не в трауре, но нужно же показаться в таком славном платье. Я, знаете ли, отвела ее в салон траурных нарядов от Джея, что на Риджент-стрит, там нам обеим и сшили платья для похорон вашего дяди.
– Они и правда очень красивые, – пробормотал Каллендер, поднеся руку к голове. Он надеялся этим жестом обратить внимание на свое состояние и при этом потереть гудевший висок. От хода кареты его уже начинало слегка укачивать.
– Конечно, я и раньше заказывала платья от Джея; так много друзей и родственников умерло за эти годы. Мне кажется, самые красивые траурные платья шьют для вдов, но ведь нельзя остаться вдовой, не побывав замужем, верно?
Каллендер мог бы на это ответить, но тетя Пенелопа отвернулась от него и устремила взор на лондонские улицы.
– Вы, как я вижу, решили поехать мимо парка, – сказала она. – Уверена, это очень правильная мысль. Я думала, что вы выберете короткий путь, а там нас почти никто не увидел бы.
– Так пожелал мой дядя, – поведал Каллендер. – Он сделал распоряжения по поводу собственных похорон и оставил их у своего поверенного, мистера Фробишера.
– Как же он предусмотрителен! Я о таком никогда и не задумывалась, но теперь при первой возможности обязательно составлю планы касаемо моей собственной кончины. Я, конечно, не владею состоянием, которое компенсировало бы моим наследникам такие расходы…
– Фелиция, я уверен, рада будет о вас позаботиться, – со вздохом ответил Каллендер.
– Вы так полагаете? Да, думаю, она так и сделает. Такая щедрая девушка, возвышенная натура. Все ее мысли высоко, там, где ангелы.
Каллендер про себя искренне пожелал, чтобы высоко с ангелами оказалась и тетя Пенелопа. Он закрыл глаза и стал думать о Фелиции. Если бы его сейчас хоть на мгновение оставили в покое, он тут же провалился бы в сон.
– Значит, и Кенсал Грин тоже выбрал ваш дядюшка?
– Что, простите? – переспросил Каллендер, заставив себя выйти из забытья.
– Я говорю, Кенсал Грин. Кладбище Всех Душ. Где мне и самой, несомненно, хотелось бы с миром покоиться. Я иногда там бываю и до сих пор считаю его самым приятным кладбищем Лондона, хотя за последнее время открыли несколько новых. В любой сфере то, что было первым, часто так и остается самым лучшим, вы согласны? Да, конечно же, нет ничего хуже старых церковных кладбищ. Вы наверняка слышали, в какой рассадник заразы превратились эти безобразные места и что скелеты там выкапывают и сваливают в сараях, чтобы освободить место для новых могил. Содрогаешься от одной мысли об этом.
Каллендер поднял взгляд, чтобы посмотреть, не задрожала ли она сама, и ему показалось, что она махнула ручкой кому-то из прохожих, – впрочем, он усомнился, что такое могло быть. Ее восторги по поводу похоронной церемонии приводили Каллендера в глубокое уныние, но он решил, что ему остается лишь смириться. Выбора у него в любом случае не было, кроме того, его ожидала такая счастливая жизнь, что он готов был внести скромную пошлину – позволить тетушке своей любимой девушки отлично провести день. Каллендер откинулся на спинку сиденья, а карета продолжала путь.
Фелиция Лэм закрыла книгу и мгновение еще сидела, устремив взгляд в пространство. Этот роман неизвестной писательницы Эллис Белл[1] критики встретили разгромными рецензиями, и Фелиция про себя признавала, что иногда ее приводили в ужас жестокость ситуации и неотесанность героев. Но все же кое-что в этой повести пробуждало в ней интерес: образ бессмертной любви, для которой не могла стать преградой даже сама смерть. Мысль о такой страсти завораживала ее и вместе с тем пугала; половиной своего существа она жаждала пережить нечто подобное, но разум говорил, что судьбою ей уготован союз с человеком весьма прозаичным. У Реджиналда Каллендера, как не уставала повторять тетя Пенелопа, имелись свои достоинства, но даже представить было невозможно, чтобы кто-то обвинил его в увлечении сверхъестественными материями. «Возможно, это и хорошо», – думала Фелиция. Она понимала, что и она сама, и, без сомнения, тетушка, сестра отца, натуры впечатлительные, так что, может быть, жених ей послан для того, чтобы помочь твердо стоять ногами на земле.
Вздохнув, она положила томик «Грозового перевала» на полированный столик, стоявший посреди гостиной. Сквозь тяжелые шторы еле-еле пробивался дневной свет, блеклый и угрюмый; в углу часы своим маятником как будто подталкивали время, приближая наступление темноты. Реджиналду и тете Пенелопе уже, конечно, давно пора вернуться. Против ее воли Фелиции виделись картины ужасного происшествия, способного разом лишить ее тех единственных двух человек, чьи жизни соприкасались с ее собственной. Она понимала, что это лишь глупая игра ее воображения, но ведь двенадцать лет назад Фелиция в один миг потеряла обоих родителей, и кому, как не ей, знать, что в жизни бывает и такое. В другой мир она верила сильнее, чем в то, что в мире этом на ее долю может выпасть счастье.