Нини Комбинас дрожал всем своим жирным телом, похожим на кусок рубца, упавший на эскалатор в супермаркете. Лицо Пьянити – плоское, морщинистое, с шатающимися зубами – было таким бледным, как будто он страдал от инфекционного гепатита. Гертруда же переводила гневный взгляд с одного из мужчин на другого, и глаза ее наливались кровью.
– Что это ты тут болтаешь? – выдохнул толстяк, вставая, и его пухлая рука легла на рукоятку кинжала.
– Не валяй дурака, – бросил Ролмол. – Ты ведь меня знаешь да? Если я сказал, что этот жемчуг фальшивый, значит он фальшивый.
– Он прав, – произнес Пьянити со слезами в голосе, – Ролмол самый честный скупщик в Париже.
– Он прав, – пробормотал Комбинас, промокая куском простыни, который служил ему носовмм платком, холодный пот, заливавший его лицо. – Тогда что все это значит? В Адене носили на экспертизу к самому Кольботроку… Ты знаешь Кольботрока?
– Конечно, знаю. И очень хорошо. Не лично, разумеется, но знаю, какая у него репутация. Он работал на Персидского кота, вхож ко всем крупным ювелирам Амстердама. Серьезный человек.
Фредди Ролмол вздохнул от волнения и досады и налил себе рюмку ликера, чтоб прогнать беспокойство:
– Если в Адене Кольботрок сказал, что жемчужины настоящие и стоят целое состояние, это значит, что в Адене они были настоящие. Но здесь не Аден, эдесь Париж, и здесь они фальшивые. Вы уверены, друзья мои, что это те самые жемчужины?
– Я ни на секунду с ними не расставался! – вскричал набриолиненный толстяк с таким отчаянием и страданием, как будто из волос, растущих у него на заду, вязали морские узлы.-Они у меня в кармашке спереди, в брюках, и я сплю, не снимая штанов, на животе. Никто не мог их взять и подменить на фальшивые!
– Это точно, – согласился Пьянити, который последний месяц, из предосторожности, спал каждую ночь с толстяком в одной постели, а девица между ними. А Гертруда – девочка правильная, никаких шашней с полицией, сейчас таких не встретишь.
– Тогда я ничего не понимаю, не энаю, что и сказать, – пробормотал честный барыга, оглядываясь в растерянности по сторонам:
– Прямо колдовство какое-то…
– Я заметил, что некоторые жемчужины потеряли немного свой блеск, – сказал Комбинас, – но я решил, что это из-за пыли, грязи и так далее…
– И давно они у вас? – спросил Ролмол.
– Ровно месяц, – ответил Комбинас.
– Ничего они не стоят, ребятки. Мне очень жаль. Я бы их и даром не взял. – Фредди подумал еще, тщательно вычищая грязь, скопившуюся у него в носу. – Я нахожу только одно объяснение: тот, кто вам их продал, должно быть, дал прилично на лапу Кольботроку, хотя Кольбо – правильный парень, но другого объяснения у меня нет, так надуть вас и всучить камешки, которым грош цена в базарный день…
– Я тоже не нахожу другого объяснения, – пробормотал Комбинас, поглаживая жирными, лоснящимися пальцами рукоятку флорентийского кинжала, – Значит, этот слизняк нас надул?
– А Бен Задриф? – вспомнил Пьянити – Он ведь тоже их видел…
– Ну, Бену Задрифу я не очень-то доверяю, – сказал Комбинас. – Но что меня особенно достает, так это то, что Кольбо мог пойти на такую нечестную комбинацию.
– Бывает, что жемчужины изнашиваются, – пояснил скупщик. – Углекислый кальций разрушается, но, во-первых, это бывает редко, во-вторых, жемчужины теряют только процентов пятьдесят своей красоты и стоимости, и, потом, это происходит медленно, через 200 или 300 лет. Но чтобы настоящий жемчуг не стоил ни гроша уже через месяц – такого я даже в сказках Перро не читал.
– Я уничтожу его! – завопил толстяк, поднимая нож.
– Но ори так громко, соседи напугаются, – остановил его скупщик.
– Что ни говори надул он нас в Адене, – усмехнулся Пьянити, выпуская струю ядовитой слюны. – За это преступление мы рассчитаемся, будь спокоен!
– Надо его найти, эту сволочь! – бросил Комбинас, постаревший за пять минут лет на десять при мысли, что он потерял сотни миллионов. – Чтобы схватить его за глотку, я готов пересечь всю Францию и страны Бенилюкса, прыгая на собственной заднице. Никогда мне так не хотелось кого-нибудь убить, как сейчас. Я думал, что люблю убивать, но я ошибался. Вот сейчас я действительно кого-нибудь с удовольствием замочил бы.
Они направились к двери.
– Эй! Заберите ваши стекляшки! – бросил скупщик. – Мне они не нужны, здесь не свалка!
Пьянити вернулся, сгреб со стола жемчужины, не стоящие ни гроша, и сунул их в задний карман брюк. Внизу их ждала сиреневая спортивная «Ланча». Смертный приговор Ромуальду Мюзардену был подписан. Гертруда шипела от злости. Она принялась осыпать упреками своего толстого приятеля за то, что тот хотел надуть ее со всей этой темной историей с так называемым «настоящим жемчугом с Востока». Он влепил ей такую затрещину, что одна серьга разбилась и впилась ей в щеку. Пьянити произнес с бешенством:
– А если это провокация полиции? Мюзардена надо убрать осторожно… Ни одного ложного шага…
Через неделю Ромуальд, возвращаясь из леса Грет, где он собирал грибы, остановился на подъемном мосту, как вкопанный – так неожиданно было то, что он увидел: сиреневая «Ланча» стояла посреди двора замка, окруженная козами и овечками Ирен. Он прекрасно узнал двух типов, одетых на американский манер, с оттопыренными карманами. Они вышли из машины и беседовали с пастушкой. Две темные личности из Адена: ужасный толстяк и его приятель с обезьянней рожей. Обеспокоенный, он спустился в ров со своей корзинкой, не желая сталкиваться нос к носу с этими уголовниками. Какого дьявола они здесь делают? Случайное совпадение? Нет, конечно. Если эти ребята его искали, то явно не для того, чтобы получить разрешение на посещение Фальгонкуля.
Он подождал, пока «Ланча» отъедет. Как только машина прошуршала над ним, он выбрался изо рва и подошел к Ирен. Та ему сообщила, что они назвались «агентами по торговле недвижимостью» и спрашивали, не продается ли замок.
К нотариусу они обращаться не хотели. Она сообщила им, что хозяин замка находится где-то тут, неподалеку. «Они заедут после обеда, остановились в гостинице «Модерн», – добавила Ирен. Но после обеда, не желая встречаться с убийцей и его напарником, Ромуальд пошел собирать улиток вдоль заброшенного железнодорожного полотна, в трех километрах от деревни. К счастью, всю ночь лил дождь, так что только наклоняйся, да подбирай ракушки. То, что Ромуальд узнал вечером, вернувшись домой, заставило его возблагодарить бога за то, что он не встретился с двумя головорезами. Не обращая внимания на протесты Ирен, толстяк и обезьяна захотели осмотреть замок и стали лазать по всем углам. Ирен, решив их выследить, спряталась в склепе и видела, как толстяк доставал пистолет с глушителем – она сообразила, что это такое, смотрела по телевизору у Фроссинета «Неподкупных», – у коротышки же в большом портфеле был спрятан автомат. Из короткого, но энергичного диалога девушка, спрятавшись рядом и напрягая слух, поняла, что это гангстеры и приехали они убить Ромуальда.
Итак, Ромуальд узнал, что жемчужины, проданные этим двоим в Адене, были фальшивыми, не имевшими ни малейшей ценности. Он ничего не понимал. Иран потребовала объяснений. В пять минут Ромуальд собрал свои вещички и отправился на другой конец леса, где жил его кузен Тибо Рустагиль. Но прежде он заставил Ирен поклясться перед статуэткой Девы Марии, находившейся в доме, ни слова не говорить никому о его бегстве, и дал прочие наставления. Эти два типа хотели убить его, как кролика. Если она совершит хоть малейшую ошибку, его песенка будет спета.
Десять дней прошли в томительном ожидании. Тибо, которому Ромуальд рассказал все – ну, почти все, – согласился укрыть его в пристройке, примыкающей к заводику, рядом с лабораторией. Рэмуальд там ел, спал и ждал с нетерпением сообщений своего осведомителя – Ирен. Толстые стены, бронированные двери и стальные ставни на окнах внушали ему спокойствие. За десять дней он узнал много нового. Каждый день, с наступлением темноты Ирен встречалась с Тибо на опушке леса, под большим вязом. Она рассказывала изобретателю о разговорах двух бандидов, которые ей удавалось подслушать, пока они «посещали» сильно разрушенный эамои – эти «посещения» стали ежедневными. С оружием в руках они искали Ромуальда, чтобы расправиться с ним, не сомневаясь, что он прячется где-то в развалинах.