— Ещё чего! Завтра… — вырос перед ним Славик. — Ты нас завтраками не корми, а сиди и помалкивай. Благодари Альберта, что тебя, недоростыша, на такое дело берёт, — И, заискивая, повернулся к Альберту: — Нет, Альберт! Время терять нельзя! Пока погода стоит, надо двигать, а то дожди зарядят, вода помутнеет — пиши пропало.
Тишка опешил не столько от напора брата, а от того, что услышал: клад-то в воде. Значит, золото: золото воды не боится. Далеко же богатеи его зарыли. Иди догадайся, что клад в реке. И не под деревней где-нибудь, а в лесу. Алик вышел из снопа солнечного света и сел к столу.
— Время упускать нельзя, это верно, — вздохнул он. — Но и без подготовки двигаться в дорогу немыслимо.
Тишка, почувствовав его поддержку, возликовал.
— Конечно, немыслимо! Хлеба надо взять — раз, луку и соли — два, — начал он загибать пальцы…
Славка поджал губы:
— Вот-вот, ты только о брюхе и думаешь… Связались с тобой!
Но Алик, останавливая его гнев, поднял руку:
— Не горячись, Вячеслав. О провианте тоже надо побеспокоиться. — Он щёлкнул пальцами. — Но самое главное, проводника нет. Мы без Дмитрия не ходоки.
Славка сердито фыркнул:
— На него надежда плохая. Он ребёнком связан по рукам и ногам.
— Тем более, Вячеслав, к дороге надо основательно подготовиться, — вразумляюще проговорил Алик. — Ребёнка у Дмитрия куда-то пристроить…
— Да как это куда? Как это куда? — неожиданно закричал Славка. — Ты, Альберт, неужели забыл? Тишку-то мы для чего позвали?
Ага, сообразил сразу Тишка, значит, пай его заключается в том, чтобы нянчиться с Николой. Они будут клад отрывать, а он с Николой валандайся.
— Ну уж, дудки! Нянькой я не останусь, — покрутил головой Тишка и направился к выходу.
Но Славка, крича, перегородил ему дорогу:
— Ну что за олух царя небесного! Кто тебе сказал, что тебя оставляем? С собой берём. И Николу — с собой.
Тишка онемел как рыба. Вот это да-а… И Николу с собой. А как для него кашу-то варить? Ведь его до сих пор тёплой, из-под загнетки, кашкой кормят. А на Керети не каша, а гнус, и комары ему в рот полезут. Да его же там так искусают, что весь в волдырях будет.
— Ну-у не-е-ет! — выдохнул Тишка.
— Чего нет? Чего нет? — напирая на него, затараторил Славка. — Нырять, что ли, будешь с нами с плота? Плаваешь-то, как лягушонок, а воображаешь из себя чёрт знает кого. Ты соизмеряй свои возможности с жизнью.
Тишка опять опешил от его крика и, выждав, когда брат затихнет, оправдываясь, сказал:
— Я же не про себя говорю «нет»… Я ж про Николу: его овод и гнус живьём съедят. Разве Микулины отпустят с ним Митьку?
Алик снова прошёлся по комнате, заложив руки за спину.
— Устами младенца глаголит истина, — изрёк он. — Не подготовились мы, Вячеслав, к мероприятию. Нужно честно признаться…
Тишка почувствовал, что поход откладывается, и облегчённо вздохнул.
— А давайте, ребята, завтра с утра, — простодушно предложил он свой старый вариант. — Сегодня приготовим всё… Я и к Митьке сбегаю, его уговорю.
Славик вскинулся на него цепной собакой:
— Трепло! Ты же только что говорил, что его не отпустят с Николой.
— А мы старуху в няньки наймём, Павлу Ивановну. Один-то день посидит.
Славка с Аликом переглянулись. Конечно, их занимает вопрос, на какие гроши они наймут няньку. Но ведь у Тишки денег нет, зато есть руки и ноги. Он ими Павле Ивановне отработает: и дров напилит-наколет, и картошку окучит. Чего затребует старуха — в такую отработку к ней и пойдёт. Всё одно к одному: надо ж кого-то просить и корову закрыть во дворе. Да не только свою. И микулинскую тоже.
Алик выслушал его предложение с удивлением:
— А ты, Тихон, хорошо соображаешь. С тобой действительно можно в разведку ходить.
Тишка расцвёл, как маков цвет.
Митька, оказывается, о кладе тоже не знал ничего. Ну, пригласил его Алик к себе на совет и пригласил. Мало ли зачем он приглашает, из него фонтан идей всегда брызжет. Пока Митька переделал все дела по дому, солнце уже поднялось высоко. А тут и Тишка к нему явился нарочным:
— Тебя Алик зовёт.
— Знаю, что зовёт. — Митька обтёр руки о материнский фартук, который едва закрывал ему колени. У ног стоял ведёрный чугун картошки, объятый облаком пара.
«Поросёнку мнёт», — догадался Тишка.
С толкушкой в левой руке вертелся около чугуна и Никола. Он бил по картофелинам, но они, белея ссадинами, выскальзывали из-под толкушки и отскакивали к борту чугуна. «Недоварили», — подосадовал Тишка. Никола был весь в ноту — то ли от выпиравшего из чугуна пара, то ли от излишнего усердия. Волосы у него слиплись на голове козлиными рожками.
— Передохни, Никола, передохни, — тронул брата за плечо Митька, и Никола, оставив в чугуне толкушку, шлёпнулся на пол, разбросал ноги в стороны. Уработался…
Но Николина усталость коротка, как щелчок.
— Тишка, ты у нас ночевать будешь? — И он подал Тишке левую руку: чего же, мол, смотришь, давай поднимай меня…
— Я ночевать? — удивился Тишка.
— Да он у нас всех ночевать приглашает, — засмеялся Митька. — Уж такой гостеприимный растёт. — И строго прикрикнул на брата: — Никола, какую руку я тебя учил подавать?
— П-павую.
— А ты подаёшь?
— Левую.
Митька пожаловался на брата Тихону:
— Никак не могу отучить. Боюсь, левшой вырастет.
— Ну и что тут особенного? — неуверенно заступился за Николу Тишка и рассудил по-взрослому: — Лишь бы хороший человек вырос.
Митька засмеялся, довольный, но всё же прикрикнул на брата:
— Я кому говорю, перемени руку!
Никола засопел, обидевшись, поднялся самостоятельно и ушёл к дивану, где у него — обомлел Тишка от изумления и зависти — стоял целый гараж новеньких игрушечных машин самых различных марок, начиная от «Запорожца» и «Жигулей» и кончая заграничными незнакомками.
Митька перехватил его завистливый взгляд и оправдался:
— Отец балует… На областной слёт механизаторов ездил, понавёз барахла…
Тишка сглотнул слюну и отвернулся.
Митька сновал от печи к столу и от стола к печи, доставая из-под чела одни чугуны, парившие лёгким облачком, и засовывая ухватом к вспыхивающему краснотой углей загнету другие, ведёрные, — наверное, с пойлом для коровы.
— Говоришь, в Керети клад нашли? — переспросил он и недоверчиво покрутил головой, — Да кто в такой глухомани клад будет прятать? Разбойники? Так их в наших краях не бывало.
— А богатеи, которых в Полежаеве раскулачивали? — подсказал Тишка.
— Богатеи если б прятали, так и вырыли бы давно. После коллективизации-то сколько годов прошло. Они уж из заключения давно выпущены…
Если б клад оставили, так приехали бы на Кереть и средь бела дня откопали — никто не увидел бы, людей в лесу нет.
Тишка от простоты и убедительности его доводов потускнел: действительно, какой клад долежит до наших годов! Давно выкопан.
Но Митька всё-таки засуетился, торопливо домял картошку, развел её сывороткой.
— Раз такое горячее дело, то Алик мог бы и сам ко мне забежать, — сказал он недовольно.
— Да их там двое, со Славкой они…
— А двое что, к одному не ходят? — усмехнулся Митька.
Тишка промолчал, хотя удивился простодушию Митьки: неужели не понимает, что это Славка любой своей выдумкой побежит делиться с товарищами, а Алик — нет, тот фантазирует, не только оберегая, но и приподнимая своё достоинство.
Никола, уже забыв про обиду, увлечённо катал по дивану машины и гудел так, что слюна летела во все стороны — не подойдёшь.
— Ты что плюёшься? — осадил его брат.
— Я не плююсь. Это машина по лужам идёт, и брызги летят. — Никола даже не обернулся, а катил по наброшенному на диванные подушки покрывалу незнакомый Тишке автомобиль и цеплял бампером толстые шерстяные нитки покрывала, вытягивая их петлями.
— Никола, мошенник, что ты делаешь? — встревоженно закричал Митька.