Дом Павлы Ивановны упирался огородом в луга. Зиновий Васильевич перемахнул через изгородь. Тут ещё была твердь, но в десяти шагах от неё начиналось море осоки. В ней с трудом проглядывалось русло реки. Зиновий Васильевич спустился к полыхающей сочной зеленью границе тверди и хляби. Осока росла прямо из воды, как китайский рис.
«И чего бежал? — остудил себя Зиновий Васильевич. — Ведь яснее же ясного: не вздымет…» Он попробовал огрузить ногу в изумрудно зеленеющую траву. Сапог уходил в продавливающийся ил, не нащупывая дна и норовя зачерпнуть через голенище воды. Зиновий Васильевич чертыхнулся, отпрянул на твёрдое место и, всё ещё не остужая своего решения, стал разуваться. Чем чёрт не шутит, нынче ж техника-то — как зверь, через любое болото продерётся. Зиновий Васильевич сбросил сапоги, закатал, как мальчишка, штаны и полез в осоку. Ноги уходили в разжижённый торф, будто в воду, но всё-таки на глубине, не скрывающей колена, ступня упиралась в монолит земли. Зиновий Васильевич цаплей прошёлся до русла реки, в иных местах совершенно не огрузая. У берега же земля была совсем твёрдой и сдержала бы не только человека, а даже трактор. Да трактор, собственно говоря, пролез бы и по осоке, если на колёса натянуть гусеницы, но вот именно пролез бы, работать же на нём в таких условиях невозможно.
«Осушать надо луга», — решил Зиновий Васильевич, уже прикидывая, где спрямить реку.
— Эй, председатель! — услышал он сзади женский голос.
Зиновий Васильевич сконфуженно раскатал штанины и обернулся. Облокотившись о верхнюю жердь изгороди, из огорода глядела на него Павла Ивановна.
— Ты не щуку ли там увидел, председатель? — насмешливо спросила она.
— Щуку, Ивановна, — согласился Зиновий Васильевич, представив, каким смешным он показался Павле Ивановне, в закатанных-то штанах и босой.
— А я тебя долго узнать не могла, — призналась Павла Ивановна. — Думала, приезжий какой…
Их разделяло пространство осоки, и Зиновий Васильевич недоумевал, как ему теперь выбираться обратно, к своим сапогам. Принесло же старуху в неурочный час. Не закатывать же при ней штаны, но и стоять на бережку, изображая из себя рыбака, долго не будешь, а Павла Ивановна, похоже, не удовлетворив своего любопытства, не ладилась уходить.
— Дак что, и в самом деле щуку ловил? — упорствовала она.
Зиновий Васильевич горестно махнул рукой:
— Эх, щука в море, да хвост на заборе, — и стал всё-таки закатывать штаны: Павлу Ивановну не переждёшь, она и до вечера простоит, пока не уморит его своими расспросами.
— Слушай-ко, председатель, — не унималась она. — А ты ведь тут неспроста…
Зиновий Васильевич выбрался к сапогам. Они лежали совсем разные, один чёрный, отсвечивающий на носке солнцем, а другой — бугристый, коричневый, как спина жабы, — весь в торфяной коросте.
— Ой, чего-то ты задумал, Зиновий? — пропела Павла Ивановна, уставив на него вопрошающий взгляд.
И он, не решив ещё внутренне до конца, так ли это, признался:
— Реку задумал спрямлять.
Павла Ивановна ошарашенно посмотрела на него:
— А пошто спрямлять-то? — Она чего-то жевала беззубым ртом, перекатывала жвачку с одной щеки на другую. — До тебя не спрямляли, а ты спрямлять…
Зиновий Васильевич заторопился объяснить ей то, во что ещё не уверовал сам, но что уже не оставляло его в покое. Пропадают луга, изгнивает на корню осока, тем самым ещё сильнее заболачивая пожню. А если русло реки вытянуть стрелой, вода скатится с лугов, они подсохнут — и тогда пускай сюда смело технику, окультуривай их, подсевай нужных трав. Кормовая ж проблема решается!
— Смотри, Зиновий, — прошамкала Павла Ивановна. — Взвесь поначалу, чего дороже: река, которую загубишь, али луга… — Она как-то сразу утратила к нему интерес, повернулась спиной, давая понять, что хочет уйти домой.
— Да какая это река? — насмешливо воскликнул он. — Вонючка, а не река!
— И такой не будет… У Южаков прокопали канаву — что от реки осталось? А такая же, как наша, была…
— Зато луга травяные!
— Да у нас лугов-то и твёрдых хватает… По Вочю хорошие луга, по Керети хорошие, Хомутов лог хороший, Естехин лог. Саввушкин лог…
Зиновий Васильевич перебил её:
— Так они же кустарником заросли!
— Прочисти. — И, осердившаяся на Зиновия Васильевича, пошла-таки домой.
Зиновий Васильевич, словно оправдываясь, крикнул ей вдогон:
— Но туда же дороги нет! На ДТ и то не проехать…
— За брусникой так ездите — и чёрту не удержать, а к сенокосам дороги найти не можете. — Она осуждающе махнула рукой и поднялась на крыльцо.
За брусникой Зиновий Васильевич ни разу не ездил, тут уж Павла Ивановна на него наговаривала. Но другие-то ездили. Это правда. И не без благословения Зиновия Васильевича. Прицепят к «Беларуси» тракторную тележку и, даже не натягивая на колеса гусениц, зарычат мотором. В тележке полно народу — с корзинами, вёдрами, пестерями. Их на неезженных лесных дорогах мотает из стороны в сторону. Они визжат, когда тележку грозит запрокинуть, а выберется трактор из ухабов-колдобин, так ещё и песню затянут:
Но ведь это, Павла Ивановна, за брусникой ездят: на прицепе-то тележка, а не косилка. Попробовал бы кто провезти косилку или стогометатель — ни болтов, ни гаек не собрать после такой дороги. Зиновий Васильевич оправдывался уже перед собой: Павла Ивановна скрылась в доме. Даже на улице было слышно, как она в сенях сердито громыхала вёдрами.
Алик чувствовал, что ребята с каждой минутой всё сильнее заражаются бациллой неверия в идею жемчуга, и поэтому, пока они не объявили ему о своём отказе выполнять его поручения, диктуемые здравым смыслом и мудростью научной литературы, необходимо уплотнить время: за час сделать то, что в обычной обстановке растягивается на два.
Сколько же ему отпущено времени? Алик пристально вглядывался в глаза своих, оказывается, таких ненадёжных коллег. Славка, встречаясь с его принципиально-колючим взглядом, как девчонка, начинал хлопать ресницами и опускал глаза долу. Казалось бы, самый верный и самый преданный помощник. Но его порыва хватило до первого же купания. Ледяная вода Керети сбила в нём жар восторга. Быстро же ты, Славочка, забыл, что стоял у истоков задуманного и наполовину уже осуществлённого предприятия. Ведь когда с плота будем отлавливать раковины, их же можно не все подряд брать, а сортировать: с признаками поднимать наверх, а без признаков оставлять на дне до другого раза, когда они эти признаки тоже приобретут. Но даже меченные бороздками и с не закрывающимися створками перловицы не всегда, как известно, таят в своём чреве жемчужины. В научной литературе на этот счёт приводятся данные, что из ста поднимаемых раковин только в семидесяти находят жемчуг. А мы подняли меньше десятка, подняли, какие попали под руку, без малейших признаков отклонения от нормы, — и уже разочарованы: ах, ах, всё впустую…
Дмитрий — человек основательный. И то, что Алик принимал раньше за неповоротливость, обернулось трезвым расчётом. Может, он и на Керетъ пошёл для того только, чтобы посрамить Алика: я же, мол, говорил вам, что это всё мартышкины хлопоты.
Один Тишка сохранил в глазах интерес. Вот кто самый-то надёжный член экспедиции. Алик его недооценил, сомневался даже, стоит ли брать с собой. Включить Тишку в группу заставила необходимость: а кто будет нянчиться с малолеткой Николой? Не оставишь же ребёнка на берегу без пригляда. Свалится с обрыва, утонет — кому отвечать? А Тишка — неотстава, за руку Николу станет водить, на шаг от себя не отпустит… Тишка как раз к Николе и подсел, будто годовалого, кашей с ложки кормил.