Тишка сник от его довода. И в самом деле, Архангельская губерния большая. Алик сам же перечислял, что из неё выделилась Вологодская область, да ещё кое-что перепало Костромской и Кировской.
И тогда на подмогу Тишке выступил Алик:
— В журнале сказано: «В 1913 году на реке Кереть жемчуголов средней руки добывал за лето жемчуга на 200–300 рублей».
— Допускаю, — опять согласился председатель. — Ну и давайте помножим на тот же коэффициент, — предложил он. — Двести — это примерно две тысячи, триста — три… За ле-е-то… Да у меня и комбайнер средней руки не меньше этого зарабатывает.
Боже ж ты мой, самое время забираться в штаны и натягивать рубаху. Не столько комары доняли Тишку, сколько досада, что в чём-то он, Тишка, всё же опростоволосился. Ведь они же тоже считали, и у них восемнадцать миллионов выходило на четверых: на Алика, на него, Тишку, на Митьку и Славку. Почему же они всю губернию-то приняли за одну реку Кереть? Хотя нет, Алик сулил всего один миллион, не восемнадцать. Но и одного на Керети вчетвером, выходит, не наскрести. Десять тысяч, не больше.
Тишка, насупившись, оделся. Комбайнеры зарабатывают веселее, это Тишка знал по отцу.
— Значит, разбогатеть захотели? — подколол его председатель, и это ещё больше обидело Тишку.
— Да мы же не для себя! Для колхоза!
— Для колхоза? — недоверчиво переспросил председатель. — Значит, я на вас зря шумлю… Думаю, ребята с Клондайка, себе карманы решили набить, а того не знают, что жемчуг, как и золото, — государственное достояние и что за добычу его без соответствующего разрешения по советским законам судят…
Председатель куда-то опять увильнул в сторону. При чём тут суд-то? Они же не для наживы ловили, они колхоз хотели сделать богатым.
— Запугиваете? — спросил Алик у Зиновия Васильевича.
— Не запугиваю, информирую…
Но Алика разве обведёшь вокруг пальца! Он горько усмехнулся:
— Так бы сразу и говорили, что ловить нельзя… А то запели нам песню: Кереть — не жемчугоносная, Кереть — не жемчугоносная… И сами же знаете, что нас обманываете…
Председатель отшвырнул в реку раковину, которая мешала ему жестикулировать руками, и, как баба, всплеснул ими, освобождёнными теперь, на весь размах, ударив себя по бёдрам:
— Ну, мужики, вам бы только спорить… — Он был сейчас как на колхозном собрании, вёрткий, насторожённый, поворачивался то к одному, то к другому. — Ну, вот ты, Митька, скажи, ты полежаевский абориген, ты слыхал от кого-нибудь, что в Керети есть жемчуг?
Тишка за напряжённым разговором с председателем совсем выпустил из виду Дмитрия. А ведь тот ещё в Полежаеве делал упор на то, что не слыхивал от стариков про жемчуг ни одного намёка. Ну, председатель безошибочно выбрал себе союзника. Но Митька повёл себя благородно:
— Про нефть старики тоже не догадывались, а геологи, говорят, около Фёдоровки её нашли…
Председатель раздосадовано хлопнул себя по бёдрам.
— «Нефть, нефть», — передразнил он Митьку. — Но это же жемчуг. Старинный промысел. Там, где он был, там и помнят о нём. При чём тут нефть?
Алик, так неожиданно поддержанный Митькой, совсем взорлил:
— Ну и в Кеме, скажете, нет жемчуга?
— В Кеме? — переспросил председатель явно для того, чтобы выиграть время для обдумывания ответа. — И про Кему не слыхивал, — замотал он головой.
И вот тут-то и сгодилась Аликова память. Он гордо сообщил:
— А вот в «Олонецких губернских ведомостях» за 1872 год написано, что есть. — И Алик тут же, без запиночки, процитировал: «В Кемском и Онежском уездах жители издавна занимаются ловлею жемчуга в местных озёрах и речках…»
Председатель снова захохотал:
— Ребята, так вы же божий дар с яичницей путаете!
— Это как так путаем? — Веснушки проступили у Алика на лице бурыми крапинками.
— Да это же не Кема, а Кемь… Кема никогда не была уездом… Деревушка в десять домов — какой уезд… Это Кемь, ребята, знаменитое место…
Про гражданскую войну на Севере знаете? Ну, когда наши на Шенкурск шли… Шенкурск-то по эту, по нашу, сторону Белого моря, а Кемь по ту. Но и там были сражения не легче.
У Алика не только веснушки, а все лицо стало пунцовым — веснушек-то и не различишь. Вот уж председатель уел Алика так уел.
На истории сразил, а Алик по истории-то круглый пятёрочник.
Алик потоптался пристыжённо, не зная, чем возразить председателю, и сказал:
— Ну, это надо проверить…
— А я разве против? Надо. — И председатель повернулся к Славке. Тот уже панически принимал поражение, выпячивая блином губы, и удручённо качал головой: с кем же, мол, я связался. — Ну, что, Славка, скажешь? — спросил его председатель.
— А зря время ухлопали, — сказал он.
Алик аж натянулся струной, но промолчал.
— А что, ты чем-то был занят серьёзным? — спросил его председатель.
Славка пришибленно проглотил язык, заковырял босой ногой землю.
— Вообще-то нет, — признался он.
— Ну и хорошо, хоть оказалось на что время ухлопывать, — добил его председатель.
И поделом, не будешь предателем. Вон Митька с Аликом чуть за грудки друг друга, распетушившись, не хватали, а в трудную минуту Митька Алика перед председателем поддержал. Никто насильно и Славку не тянул за рукав: поехали да поехали на Кереть. Сам же первым и засучил ногами: ой, разбогатеем, ой, одним разом выведем колхоз в миллионеры! А теперь сам же и запятился назад. Ну. Славочка, ты и рак… Тебя в одну-то со всеми телегу впрягать нельзя, ты не туда потянешь.
Председатель своими репликами, направленными против Славки, видимо, расположил к себе Алика, и Алик, поразмыслив, спросил:
— А вы считаете, что в журнале упоминается не наша и Кереть?
Председатель, опять как на колхозном собрании, посмотрел на одного, на второго, на третьего, почесал в затылке и чистосердечно признался:
— Думаю, не та…
У Алика не нашлось запала возражать ему.
— А почему? — только и спросил он.
Председатель, почувствовав, что сопротивление ослабло, весело потёр руки.
— Судите сами, мужики, — сказал он. — В статье, вы утверждаете, есть ссылка на тысяча девятьсот тринадцатый год. — Зиновий Васильевич посмотрел на Тишку и, видно углядев в его глазах недоумение, упростил разговор, почему-то раздражаясь от этого. — Ну, вы же сами читали, не я, что в тысяча девятьсот тринадцатом году на Керети жемчуголов средней руки добывал за лето жемчуга на 200–300 рублей. Так ведь?
Тишка подивился его памяти. Она, пожалуй, не уступала Аликовой, Алик вон про наступление красноармейцев на Кемь и на Шенкурск напрочь забыл, а Зиновий Васильевич запомнил.
— Ну, так рассуждайте, мужики, логически, — продолжал председатель. — Неужели бы мой отец, одна тысяча девятисотого года рождения, а тем более дед, одна тысяча восемьсот семьдесят первого года рождения, исходившие пешком всю тайгу вокруг, выезжавшие по столыпинской реформе осваивать землю как раз неподалёку от Керети — слышали, наверно, Межаков хутор? Так это ж мой дед Межак — основатель хутора… Неужели они не увидели бы, что у них под носом добывается жемчуг?.. Нет, мужики, — заключил Зиновий Васильевич, — вы шли по ложному следу. Жемчуг не здесь…
«Так всё-таки он где-то есть?» — догадался Тишка, и председатель знает где, но не сказывает, петляет неизвестно зачем.
— Ну а где не ложный-то след? — простодушно спросил Тишка.
— Не ложный? — переспросил председатель и засмеялся: — Ишь прыткий какой, сразу и ответ подавай.
Он оглянулся на лошадь. Она, несмотря на рой комарья и мошек, вьющийся над ней, держала себя спокойно, хрумкала выщипываемой из-под ноги травой и махала хвостом.
— Я ведь разочарую вас, мужики, тем, что скажу, — задумчиво поджал председатель губы. — Ну а сказать всё равно скажу, раз уж привелось встретиться в таком месте.
А в каком таком особенном месте? Обычное место. Лес на взгорке шумит; внизу, под обрывом, река бьётся о камни; в лугах, освежаемых залётным ветром, дурманит голову ароматом цветущей таволги; звенят в разросшихся прибрежных кустах мелкие птахи… Чего особенного-то? И под Полежаевом всё точно так же, если уйти из-под деревни к мельнице. Только, может быть, вода в Берёзовке не такая бурливая, как в Керети…