— Ну, так что, мужики? — спросил Зиновий Васильевич у Митьки. — Домой поедем?
— Да поедем, — неопределённо пожал тот плечами.
— Ты вот что, парень, — решил Зиновий Васильевич. — Давай мне из коляски подушку да и сади брата ко мне. Куда ты на своей таратайке попрёшься? Это сюда было ехать легко, а отсюда знаешь как тяжко…
В глазах у Митьки вспыхнула радость. Он торопливо выдернул из коляски подушку и, когда Зиновий Васильевич устроил её впереди седла, подал наверх ликующего Николу.
Никола торжествующе глядел с высоты на всех, кто стоял на земле.
— А я на лосадке поеду, — похвастался он.
Зиновий Васильевич перехватил завистливый Тишкин взгляд.
— Что, Тишка, и тебе охота? — спросил он.
— Охота, — признался Тишка и подошёл к лошади. — Я бы сзади за вас удержался.
Зиновий Васильевич обрадованно засмеялся:
— Нет, с двоими мне не управиться. — Тёплая волна надежды на то, что случайная встреча в лесу обещает будущее взаимопонимание, разливалась у него по телу и поднимала настроение. — С двоими не совладать. Как бы этого дорогой не потерять, — сказал Зиновий Васильевич, кивнув на Николу.
Митька, видимо, принял его отговорку всерьёз.
— Зиновий Васильевич, а может, я и сам довезу, — испугался он. — А то и в самом деле подушка-то с холки съедет…
— Не съедет, Дмитрий, не трусь, — бодрым голосом крикнул Зиновий Васильевич. — И свалимся, так на землю.
Он обхватил левой рукой Николу, прижимая его к себе, а правой взялся за повод.
— Н-но, поехали!
Лошадь неохотно пошла.
Никола заколошматил ногами. Но из-за подушки, на которой сидел, не доставал боков лошади.
— Н-но, поехали, — повторил он, подражая Зиновию Васильевичу.
— Везёт Македонскому. — Тишка сглотнул слюну.
Зиновий Васильевич, оглянувшись, подмигнул ему и пообещал:
— Приходи завтра, и тебя покатаю.
— Я бы тоже пришёл, — уже спиной услышал Зиновий Васильевич голос Славки.
— Приходите все! У нас ещё лошади есть, — пообещал Зиновий Васильевич, оттаивая душой и уже зная, что у него есть помощники.
Вот ведь не думал не гадал, а вышел как раз на развязку ещё сегодня, казалось, непосильных узлов. Сколько их, пацанов, в Полежаеве?
Вчера ему на глаза попались эти же четверо. В мыслях-то Зиновий Васильевич окрестил их бездельниками. Дуреют от скуки, не знают, чем время убить. Никакого беспроволочного телефона этот рыженький не изобретёт. Лучше бы колхозу помог в безвыходной ситуации.
У Зиновия Васильевича вызревал в голове план. Да и какой, собственно, это план? Так, повторение азов. Ни одно поколение полежаевских ребятишек не сидело в страду без дела. Почему нынешние-то баклуши бьют? Это уж твоя, Зиновий Васильевич, промашка. Ты отпустил вожжи.
Зиновий Васильевич корил себя, а на душе было радостно: удачно сложился день!
— Слушай, — спросил Зиновий Васильевич Николу, как взрослого. — Тебя почему Александром Македонским зовут?
— А кашу неплавильно ем…
— A-а, — протянул Зиновий Васильевич, хотя не уловил логики: Александр Македонский — герой, а каша есть каша. Правда, мало ли что бывает в походной жизни… Может, и с кашей приключилась у Македонского история. Ребята ж нынче растут головастые: много знают.
Зиновий Васильевич почему-то снова вышел мыслями на рыженького изобретателя. Что-то ему не давало покоя, тревожило его после разговора с Аликом. Ведь умный парень. И руки к плечам приставлены правильно, мастеровитый парнишка: паять, сверлить, читать радиосхемы, магнитофон чинить — всё, где тонкие пальцы нужны, умеет. Вот это, наверно, и беспокоило Зиновия Васильевича. Парнишку тянет к одному, а он, председатель, норовит ему подсунуть другое, склоняет, как Алик ловко сказал, к «молоку и мясу». У парня душа-то о другом деле кричит. Но ведь о деле же тоже! Ой, перегнул, пожалуй, Зиновий Васильевич палку, жестковато обошёлся с мальцом. Ой, жестковато… «Тоже мне гусь выискался, — с неодобрением подумал о себе Зиновий Васильевич. — Всех решил под одну гребёнку стричь: и ювелирной точности мастерового, и человека с кувалдой. Да кто с кувалдой-то? Кто?» — тихо засмеялся он.
Никола, услышав смех, обернулся к Зиновию Васильевичу, едва не выскользнув из руки.
— А вас кто смешит? — спросил он серьёзно.
— Да смешинка, понимаешь ли, в рот попала, — не переставал улыбаться Зиновий Васильевич.
Никола с интересом посмотрел в его рот.
— Не видно, — озабоченно сказал он. — Навелно, плоглотили уже…