Первым желанием Тишки было брезгливо сбить лягушку взмахом руки со стены. «Но её же засилосуют», — ужаснулся он и торопливо, будто боясь обжечься, схватил лягушку за холодную лапу и выбросил наверх.
— Тихон, ты почему мучаешь полезных животных? — услышал Тишка назидательный голос Алика. — Думаешь меня испугать? А я их в молоко запускаю, чтобы не нагревалось.
И Тишка увидел присмиревшую лягушку, выглядывавшую из Аликовой ладони, которую тот вытянул над ямой, демонстрируя, что не боится бородавок, а они, бородавки, по поверью, должны усыпать руки каждого, кто соприкасался с бородавчатой кожей лягушки.
Алик намеревался, наверно, прочитать о лягушке лекцию, но подъехал Славка и, увидев нависшего над ямой Алика, возвестил:
— О, явление Христа народу…
Алик, как при замедленной киносъёмке, обернулся к нему:
— И быстро же вы меняете кожу, Вячеслав…
Лягушка у него выскочила из руки к Тишке под ноги, и как Тишка ни силился, отыскать её в траве не сумел: уползла куда-то в осоку.
— Я не меняю кожу, — растерялся Славка.
— А почему же ирония в голосе?
— Да ну, Альберт, и сказать ничего нельзя. Я же только к тому, что тебя с утра не было…
— Значит, был занят более важным делом…
«Литературу сверял, — укрепился Тишка в своём предположении. — Видно, не сошлось у него, раз силосовать пришёл». Тишка вылез из ямы.
Алик был в ботиночках. Так он что, прохлаждаться сюда явился, а не работать?
— Я, между прочим, Вячеслав, полагал, что вы надёжный товарищ.
— А я и надёжный, — сглотнул слюну Славка.
— Нет, вы в любой момент переметнётесь к тому, кто больше выиграет, — отрезал Алик и пошёл прочь от ямы.
Славка поник головой. Тишке стало жалко его:
— Слав, давай я его догоню…
— Да ну, вот ещё, — бодрился тот, а сам оглядывался и смотрел, как Алик уходит.
И тут Павла Ивановна объявила обед. Оказывается, она успела заварить и кисель! А Тишка не заметил даже её отлучки. И без Павлы Ивановны всё крутилось своим- чередом: подъезжали с травой волокуши, пацаны оравой облепляли их и скатывали воз за возом в яму, в яме же траву растаскивали по углам, уминали её, играя и кувыркаясь. Гомон не убывал.
Славка слез с лошади. Стоял он как-то неестественно, как матрос на палубе, широко расставив ноги. Укачало, что ли, земля под ногами ходит…
— Тишк, — уныло предложил он. — А давай после обеда меняться. Ты на лошади, а я — в яме.
Тишка не поверил даже своим ушам.
— Я? На лошади? — наливаясь восторгом, уточнил он.
— Да охота в яму попрыгать, — чего-то недоговаривая, отвёл глаза в сторону Славка.
— Давай!
На угоре пахло уже, перебивая все запахи лета, гороховым киселём.
Вот чудеса! Оказывается, и у лошадей бывает обед. Конечно, Тишка не вчера появился на свет, знает, что всё живое, чтобы поддерживать жизнедеятельность своего организма, обязано есть. Иначе не сможешь ноги переставлять. Но одно дело — знать, а другое — столкнуться с этим на практике.
Павла Ивановна собрала у ребят алюминиевые миски, из которых они ели гороховый кисель, сбросила их в ведро, наполовину наполненное горячей, дымившейся паром водой.
— Ребятки-и, — пропела она, оглядывая посоловевшее от еды войско: кое-кто из возчиков уже растянулся на траве, выставив на солнышко живот. — Масло из брюха выкипит, нельзя среди бела-то дня спать.
Славик подтянул к подбородку колени, оберегая ими живот.
— Ну-у во-от, — пробурчал он, — и отдохнуть не дадут.
Павла Ивановна услышала, что он пробубнил, и всё таким же зазывным и певучим голосом, каким и начинала свой весёлый речитатив, возразила Славику:
— На том свете, Славка, наотдыхаемся. А теперь надо лошадей напоить-накормить. Сами-то себя напитали…
Тишка первым вскочил на ноги. Лошадей поить? А как? Из ведра? Так оно мисками занято.
— Давай, Ивановна, я напою!
Лошади, нераспряжённые, стояли около силосной ямы. У всех головы неестественно круто повёрнуты вбок — у одних влево, у других вправо. Это Павла Ивановна прикрутила у каждой узду к оглобле: и не привязана лошадь, а не убежит — куда ей с повёрнутой-то головой бежать, по кругу, что ли…
Тишка нетерпеливо огляделся:
— Где ведро, Ивановна?
Свободного ведра не было.
Павла Ивановна ласково засмеялась:
— Тиша, да ведь реку не перетаскаешь наверх. Легче лошадей вниз спустить.
«А ведь и вправду легче», — согласился Тишка.