Славик время от времени поглядывал на ладони: пожелтели, как йодом намазаны.
— Ой, миленькие! — причитала наверху Маринка. — Вы уж растрёпанные-то снопы оставляйте тут. Всё равно одним разом не увезём. Потом оборками свяжем.
Она привычно вершила воз, лазила на коленях, и Славка представил, как они у неё исколоты. А Маринка и виду не подавала, что работа тяжела ей.
— Ой, ну-ко, надо давно бы сдать, — говорила она сама себе. — Смотри-ко, мыши уж начали тресту точить: костра как из-под мялки сыплется. А мы-то, дуры, лён рвали и неба не видели. Впустую ведь и старались. Думали, треста хорошим сортом, наверняка двойкой пройдёт, а её и полуторкой теперь не возьмут. Ой, дуры, ой, дуры…
Коля-шофёр высунулся из кабины:
— Да теребилкой ведь основное убрали.
— Как бы тебе не теребилкой! — вскинулась Маринка. — Дожди пошли, так кто всю осень-то мок? Теребилку не поднимало, на полосу и заехать не могли. Маринка да Варя выдергали ленок.
— А ребятишек-то гоняли из школы… Забыла?
— Дак ты али хотел, чтобы две бабы весь выдергали? — рассердилась Маринка. — Мы ведь тоже не лошади!
Переругиваясь с Колей, она завершила воз. Коля помог ей прижать поклажу пригнеткой.
Ребята было тоже сунулись к ним, но исколотые руки не держали верёвку.
— Ладно уж вам, отвалите, без вас сделаем, — сказал Коля.
Машина, когда Коля затягивал пригнетку, шевелилась, как живая, и покачивалась на рессорах из стороны в сторону.
— Не запрокинет? — спросила Маринка.
— Ну да ведь мы не пьяные, — сказал Коля. — На повороте сумеем притормозить.
Кабина была рассчитана на двух пассажиров. Поэтому Славику пришлось сесть между Вовкиных ног.
— Ничего, в тесноте — не в обиде, — сказал Коля и нажал на стартер.
В машине запахло перегоревшим бензином.
Маринка всю дорогу только и говорила о льне. Ругалась, что зимой не отвезли.
— Двойкой бы сдали… Сколь вот теперь потеряем, раз пойдёт не тем номером.
— Рук-то не хватает в колхозе, — сказал Коля и кивнул на ребят: — Когда вот они подрастут?
Славка за дорогу не отдохнул, а только больше устал. Хоть они и менялись с Вовкой местами, а что за езда — на двоих одно место.
Приехали на льнозавод, обоих пошатывает.
— Ничего, ребята, — сказал Коля, — Даром хлеб никому не даётся. Это с непривычки тяжело, а втянетесь — будто так и надо. Вон Маринка — словно огурчик…
Руки у «огурчика» были тоже в крови. А колени исколоты ли, не видно: Маринка под юбку Пашины, мужа своего, штаны натянула. Славик только сейчас заметил, что она под мужика вырядилась.
Очередь к весам была небольшой: прошлогодний лён сдавали одни ротозеи.
Славик, пока ехал, всё опасался, что придётся снопики таскать на весы, а с весов опять на машину, а потом уж сваливать, где отведут место. Но весы были не такие, как в колхозном амбаре. На них въезжали прямо машиной, так что лишней работы не было.
Взвесились, разгрузились, а на обратном пути пустыми взвесились — и результат готов. Одно действие арифметики: из большего вычесть меньшее.
Но вот разгружаться-то было не так-то просто, как думал Славик. Если бы самосвал, так свалил, и всё. Тут же топчешься на снопах, как петух, а толку нет. За дорогу они друг с другом слежались; дёргаешь за один сноп, а за него два уцепились. Вспотеешь хуже, чем на погрузке. Дёргаешь, дёргаешь, а оказывается, сам же на этом снопе и стоишь. Они же все одинаковые, и не разглядишь, где конец, где начало.
К машине подошла лаборантка:
— Мальчик, сбрось-ка мне три снопика.
Славик первые попавшиеся чуть не сковырнул вниз. Но Маринка зашикала на него: «Ты что? Соображаешь?» У неё уже были приготовлены снопики — длинные, ладные, мышами не тронутые.
Она сбросила их к ногам лаборантки, но лаборантка и не подумала за ними нагнуться.
— Мальчик, дай мне вот этот и этот, — указала она длинной палкой. — А ты, мальчик, — обратилась она к Вовке, — с той стороны сбрось…
— А эти разве не наши? — закричала Маринка. — Чего не берёшь?
Лаборантка ей не ответила. Подняла сброшенные ребятами снопы и ушла.
— Эх вы, простофили! — сказала Маринка ребятам.
— А мы-то откуда знали…
Треста прошла номерной, и Маринка радовалась:
— Я думала, хуже будет, а вы, ребята, удачливые.
Прямо тут же в кассе выдали деньги за сопровождение и разгрузку машины. Получилось по два рубля восемнадцать копеек на человека.
Вовка, радуясь, сразу заявил Маринке:
— Ну, я и завтра поеду.
А у Славика вроде бы перестала ныть спина.
Они зашли в столовую. Время всё-таки перевалило давно за обед, пора подкрепиться.
Славка приглядывался к ценам в меню, но, хоть и хотелось есть, тратиться было жалко. Как же так: работал, работал — и вдруг просадить деньги в столовой, остаться ни с чем.
Он пробил талон на стакан киселя, который стоил восемь копеек, и сел за столик к окну.
Маринка выбила себе котлету, а Вовка смог расщедриться лишь на чай.
— Ну, милые, не уработались, видно, вы, — сказала Маринка. — А у меня дак живот прямо свело от голода. Вот как уломалась!
— Да чего-то неохота сейчас, — соврал Славик. — До ужина дотерплю.
— А я, наверно, и ужинать не захочу, на питьё потянуло, — сказал Вовка.
А сами навалились на даровой хлеб, который лежал в тарелке, и умяли его до последнего кусочка. Маринка, пока ждала котлету у окошка раздачи, осталась без хлеба. Пришлось с другого стола переносить тарелку. Так Славик с Володькой и из неё по горбушке съели.
Маринка посмотрела на них, усмехнулась:
— Вот как деньги-то достаются…
— На! — Славик подал матери два рубля с гривенником. — Ещё восемь копеек на кисель издержал.
— Ой, Славка, белый свет ведь перевернётся! — удивилась Варвара Егоровна. — Ты смотри, появился в доме добытчик. А я-то, глупая, дармоедом его обозвала. Ты меня извини, сынок.
Славка независимо прошёлся по комнате.
— Да ладно уж, чего там, — сказал он. — Посмотрим вот только, чего Тишка твой заработает в мои годы.
Нечаянный клад
Тишку ребята не брали по грибы.
— Ну куда ты, такой карапет, с нами пойдёшь? О кочку запнёшься — и не поднять.
— Да-а, Славочка, — обиделся Тишка на старшего брата, — молоко на маслозавод носить — так я, а за грибами — так маленький.
— Знаешь что, Тишка, — сказал ему брат, — мы пойдём за Межаков хутор. Если хочешь, давай с нами. Только там волки бегают. Мы ведь за тобой и не уследим.
Известное дело, Тишка — переполошник. Его испугать — ума много не надо. А за Межаковым хутором на прошлой неделе волки и в самом деле задрали овцу.
— Только, чур, Тишенька, уговор: потом, если волки тебя съедят, не обижайся на нас, — сказал Славик и подал Тишке корзину.
Тишка теперь не знал, как и отказаться от неё. Хорошо, мама выручила.
— Да вы что, смеётесь? — закричала она. — В такую даль ребёнка заманиваете! Не ходи, Тиша, с ними. Я тебе лучше место скажу, там грибов — видимо-невидимо!
Тишка матери и поверил.
Варвара Егоровна взяла сына за руку и повела к соседям, к Дресвяниным.
У них такой же шкет в доме, Серёжкой зовут.
— Вот что, мужички дорогие, — сказала Варвара Егоровна, — хватит вам за мамкины подолы держаться. Отправляйтесь-ка в лес за груздями.
Серёжка года на два постарше Тихона.
Тихон осенью в первый класс пойдёт, а Серёжка уж два закончил.
— Вы ступайте за маслозавод, — посоветовала Варвара Егоровна. — Сейчас все ударились вдаль, а в ближний лесок никто не заглядывает. Больше всех принесёте! И зверья тут нету.
За маслозаводом, конечно, какие звери: лес-то меньше, чем Полежаево. Деревня хоть на километр вытянулась, а тут пойдёшь в одну сторону — к реке выйдешь, в другую сунешься — выскочишь на николинскую дорогу.