— А ну, давай, Никола, эту ложечку за маму съедим…
Никола открыл рот, ещё не проглотив того, что лежало на языке, как на лопате. Тишка же, словно слепой, торопил ребёнка:
— А эту — за папу…
— Я не хочу больше, у меня живот устал. — Никола увернулся от Тишкиной ложки и, юрко вспрыгнув, побежал к воде.
Тишка испуганно метнулся за ним:
— Никола, там глубоко!
А какое глубоко — и по колено нет. Это у противоположного берега изъело дно вьюнами, а здесь отмель.
— Никола, не лазь в воду, — растопырив руки, как курица крылья, торопился к нему Тишка. — Не лазь! Там живёт водяной…
Никола с разгону влетел в воду, но она обожгла его холодом, и он, ойкнув, выскочил из неё как ошпаренный.
— Не водяной там, а ледяной…
Тишка сграбастал его в охапку:
— А вот я тебя по попке нашлёпаю…
— Не! — покрутил головой Никола.
— Нашлёпаю!
— Не нашлёпаешь. Ты добрый, — сказал Никола и неожиданно спросил: — А почему у тебя волосы чёрные?
Тишка поначалу опешил и не нашёл ничего лучшего, как уподобиться ребёнку:
— А почему у тебя белые?
— Потому что я ещё ма-а-ленький. — Никола выскользнул из Тишкиных объятий, убежал к костру и крикнул уже оттуда: — А я догадался, почему у тебя волосы чёрные!
— Почему?
— Потому что ты чёрного хлеба много ешь!
Ребята как раз довихивали каравай, оставался один лук.
Алик — бочком-бочком — отодвинулся от костра, поднялся на обрыв, где Тишка сложил грудой наловленные Славкой раковины. Они действительно, как и предсказывалось в научной литературе, обсохнув, полуоткрыли створки. Теперь уже не надо было разжимать им челюсти ножом — вставляй сразу деревянные клинышки и проверяй ножиком, держат или не держат моллюски под языком желанный жемчуг. Алик оглянулся, не следят ли за ним от реки, присел на корточки — обрыв закрывал его полностью — и лихорадочно, будто кто-то мог помешать, вывернул из кармана деревянные клинышки. А вдруг удача улыбнётся ему? Питая необъяснимую даже для самого себя надежду и веру в чудо, волнуясь и переживая заново, как в первый раз, он проверил все раковины — как и следовало ожидать, они оказались не обременёнными жемчугом. Алик вздохнул и поднялся.
За спиной у него сопел Тишка.
— Подглядываешь? — Алик не заметил, когда тот подкрался к нему.
Глаза у Тишки были жалостливо-печальными:
— Алик, так они же без признаков… Ты раньше времени не расстраивайся.
«Ну, спасибо за утешение», — язвительно подумал Алик, но вслух сказал:
— Без плота — мартышкины хлопоты.
Алик спрятал клинышки в карман брюк, поднялся над обрывом.
Костёр внизу по-прежнему стрелял искрами. На Славкиной рубахе, разостланной на песке, не осталось уже ни хлеба, ни лука. Еда разморила ребят, и Славка вон даже отвалился на спину, словно барин лежит. Облокотился на правую руку Митька. Один Никола сновал челноком от огня к воде и не знал устали. Закатывал штаны и безбоязненно — уже притерпелся к холоду — заходил по колено в воду. Да что они? Не смотрят за ним? А ну соскользнёт парень в вымоину? Или собьёт его с ног течением?
— Тихон! — закричал Алик. — Тебе что в обязанность вменено?
Тишка от окрика вытянулся, как солдат.
— Кому за ребёнком следить поручено? — продолжал распекать его Алик.
Тишка оглянулся, увидел бултыхающегося в воде Николу, зрачки у него налились испугом, и он соскользнул с обрыва вниз, цепляясь трусами за торчавшие из земли корневые отросты ив.
У костра тоже переполошно вскочили, Митька кошкой метнулся к реке, обогнал сунувшегося ему под ноги Тишку и благим ором закричал на проказничавшего в воде брата:
— А ну, Александр Македонский, я тебе сейчас задам трёпку!
Он, конечно, не подозревал, что в эту секунду навсегда отчеканил для младшего брата прозвище. Митька с разгону влетел в воду, схватил Николу за ворот рубахи и, приподняв его так, что по-гусиному раскрасневшиеся пятки заколошматили воздух, рывком выбросил к берегу. Никола, даже не успев сообразить, что же такое произошло, уже оказался сидящим на приречном песке.
— Тебе кто разрешил заходить в воду? — нависал над ним Митька.
Никола хлопал ресницами и молчал.
Митька замахнулся на него ладонью, по, поскольку Никола сидел в песке и место, по которому его дозволено шлёпать, было прижато к земле, опустил руку.
— Чтобы в воду больше не лазить! — пристрожил Митька.
Никола кивнул головой:
— Не буду.
Около него уже курицей квохтал Тишка.
— Ну зачем же ты на глубину-то полез? — ласково уговаривал он Николу. — Ведь не выплыть бы, хоть ты и левша…
Тишка уцепил Николу за руку и потащил на обрыв:
— Пошли, пошли, Александр Македонский! Я тебе ракушки красивые покажу.
Он за руку вытянул Николу наверх. Там взад и вперёд расстроенно ходил Алик.
— Тоже мне устроили детский сад, — ворчал он. — Ты от него, Тишка, не отходи…
— Да я и так уж его за руку держу.
— Вот и держи.
Алик глянул вниз, под обрыв: батюшки светы, а эти-то лоботрясы опять улеглись. Еле сдерживая раздражение в голосе, он тихо позвал:
— Ребята, пора плот строить…
Митька только теперь, когда коснулось дела, понял, какую оплошность они допустили, отправляясь на Кереть с пилой-ножовкой. Ножовка хороша доски пилить, а как с нею подступишься к дереву? Скыр-скыр-скыр — и застряла. Полотно-то у неё короче, чем диаметр ствола. Хорошо, будешь тонкие деревца подбирать, но какой из них плот? Он одного человека не выдержит, а им как минимум двоим надо плавать: один станет плотом управлять, другой — выцеливать на дне реки раковины. Конечно, идеальный-то вариант брать, и третий человек не помешал бы: на быстрине одному с плотом не управиться — это раз; а второе — кто раковины станет вскрывать? Ведь если тот же, кто ловит, то какова производительность будет? В час по чайной ложке?
Митька нашёл на взгорке трухлявую берёзу, выпилил из неё рукав метра на полтора длиной, из которого предстояло изготовить трубу для выцеливания раковин. Так, пока пилил, трухлявую-то, в которую нож и то как в масло идёт, семь потов согнал.
Алик, увидев такое дело, затосковал:
— Не успеем плота сколотить.
А Митьке давно уж ясно, что не успеем.
Алик походил вокруг трухлявой берёзы, посмотрел, как Митька выбивает из её нутра сгнившую мякоть, чтобы сделать трубу, и неожиданно заявил:
— Ты, Дмитрий, специально такую пилу взял.
Митька даже поперхнулся:
— Как это специально?
— А чтобы твой верх был.
О чём он о таком говорит? О каком верхе?
— Ты сразу утверждал, что в Керети нету жемчуга, — пояснил ледяным голосом Алик. — Вот и хочешь доказать свою правоту…
У Митьки сделалось сухо во рту:
— Ты, Алик, всерьёз?
— Как видишь, мне не до шуток. — Алик повернулся, чтобы уйти к реке.
Это Митьку и отрезвило:
— Ну, всерьёз, так делай всё сам. Я поеду домой.
Алик затоптался на месте. Видно, понял, чем ему это грозит, и переломил себя:
— Извини меня, Дмитрий. Я не в духе. — Он всё же за каким-то лядом потащился к реке, подняв над травой топор. Вот так переплывают реку, держа над собой кузовок с бельём.
Митька не знал, то ли ему продолжать выдалбливать трухлю из берёзового рукава, то ли это уже никому и не нужно.
— Трубу-то делать? — крикнул он Алику, но без вызова.
— Делать, конечно, — натянуто-бодрым голосом отозвался тот.
«Ну, и чёрт с тобой, пышкай, как ёж, — решил Митька не обращать внимания на выходки Алика. — Он, видите ли, не в духе. Мог бы о пиле-то и сам побеспокоиться, а то ходит — руки в карманах, будто и дело не его».