— Смотри, ни мамке, ни Славке — ни полсловечка, — предупреждал Серёжка. — Только Егорову. А то вспугнём.
— А если они сегодня ночью выступят?
— Не готовы. Ты видел, оружия нет.
— А если это ба-а-хте-рическое? — заикаясь, спросил Тишка. — Мне Славик рассказывал, оно ещё страшнее.
Серёжка задумался.
Надо было отправляться на поиски Егорова немедленно, Тишка и домой не пошёл, оставил свою корзину у Дресвяниных.
В правлении колхоза председателя не оказалось. Бухгалтер, насмешничая, пригласил:
— Если о заработке хотите справиться, то подсаживайтесь ко мне. Сейчас проверю лицевые счета… Как фамилии-то?
Тишка попятился к дверям. Но там стояла агрономка Шура Лешукова.
— Что вы, дядя Миша, разве не узнали их? Это же Тихон Соколов и Сергей Дресвянин. Наверно, заявления принесли, в колхоз вступать собираются.
Вот ведь, с людьми хочешь серьёзно поговорить, а они всё на смех переводят.
Тишка рванулся на улицу, и Серёжка за ним. Шура уже в распахнутое окно крикнула:
— Егорова в райком партии вызвали! Завтра приедет.
Да, надо было запасаться выдержкой до следующего утра. Не говорить же об опасности с этими пустосмешками. С ними любое дело завалишь. Как только Егоров их терпит…
Ночью Тишка не мог уснуть. В темноте ему чудились шаги за окном, сухие покашливания, а однажды напахнуло даже и дымом.
Тишка из кровати вглядывался в едва различимые оконные проёмы, и чем больше вглядывался, тем определённей ему казалось, что кто-то прильнул носом к стеклу.
Тишка прятался под одеяло и с замиранием прислушивался к тревожным шорохам, трескам, позвякиваниям, глухим голосам. Через минуту он уже не выдерживал неопределённости и открывал щёлку для глаз.
Через стекло упорно сверлили его теперь два взгляда. Тишке хотелось панически закричать, но он, не уверенный, что его всё же видят, боялся выстрелов на голос и потому сдерживал крик.
Где-то у леса завыла собака.
«Идут». Тишка покрылся потом. Руки и ноги у него онемели.
И в это время над Полежаевом возник гул самолёта. Он слышался всё явственней. И от его нарастания стёкла в рамах задребезжали.
Те двое, что выслеживали Тишку, сразу куда-то исчезли. Самолёт гудел прямо над Тишкиным домом, и Тишка, вжимаясь в постель, всё ждал, что вот сейчас раздастся оглушительный свист и грохот и, как в кино, всё опрокинется вверх тормашками.
Но гул удалился к маслозаводу и долго ещё долетал оттуда — то затихающими, то угрожающими накатами.
Он не успел раствориться совсем, как со стороны леса наплыл новый рокот тяжёлого самолёта, и тут уж Тишке стало понятно, что они сбрасывают к маслозаводу десант.
Тишка кубарем скатился с кровати и, замирая от страха, перескочил в горницу, где спал Славик.
— Диверсанты! — завопил Тишка, но старший брат лениво лягнул Тишку ногой и сквозь сон выдохнул:
— Отстань!
Лучше бы всего разбудить отца с матерью, но они спали на сеновале, и бежать к ним через тёмные сени у Тишки не хватало духу.
— Славочка, миленький, да проснись ты, диверсанты кругом… — захныкал Тишка.
Слава поднял голову, промычал что-то невнятное и снова уткнулся в подушку, почмокивая губами, как годовалый ребёнок.
— Да проснись ты, проснись, всех сейчас перережут… Они же в зелёных халатах, их и не увидит никто…
Он растолкал брата, и тот, разобравшись, о чём лепетал ему Тишка, раздражённо отмахнулся от него:
— Да будет тебе, переполошник… Дай поспать.
— Славочка, — не унимался Тишка, — мы же на тайник наткнулись! Мне не веришь, у Серёжки Дресвянина спроси… Там же чего только нет… Ба-а-хте-рическое оружие… Колодцы собираются, видно, травить. И реку отравят. Чего пить-то будем?
— Ну хватит тебе. Ври, да не завирайся.
— Да не вру же! Честное слово, не вру! Хочешь, честное пионерское наперёд дам?
— Давало… Тебя ещё, переполошника, в пионеры-то и не примут.
Над Полежаевом снова загудел самолёт. Стёкла в рамах опять запозвякивали.
— Во-во, третий уже! — встрепенулся Тишка. — И все к маслозаводу летят. Вот послушай, и этот закружит там…
— Дурачок, да над нами воздушная трасса. На Москву из Сибири пассажирские самолёты летят. Разве первый раз слышишь?
— А почему только ночью летают?
— Значит, расписание у них такое. Спи!
Тишка подумал, подумал, а успокоиться всё равно не мог. Ну ладно, самолёты наши летают, но тайник-то, как ни крути, не наш. Отравят, отравят колодцы, прораскрываем рот…
Славик уже посапывал носом как ни в чём не бывало.
— Слав, Слав… — заканючил Тишка.
— Да иди ты! — Брат отвесил ему подзатыльника, и Тишка, обидевшись, перебрался в свою кровать.
Он и не заметил даже, когда уснул.
Провалился как в яму.
Солнце уже высвечивало половицы, когда Тишка открыл глаза.
Матери с отцом не было, ушли на работу, оставив для Славика записку, где завтрак и что нужно сделать по хозяйству до их прихода. Тишка ожидающе посмотрел на брата:
— Славочка, я, смотри, о кладе ни единого словечка тебе не соврал.
— Вот если ты мне картошки для поросёнка намнёшь и за хлебом сбегаешь в магазин, пойду с тобой клад смотреть, — пообещал Славик.
— А ты чего будешь делать?
— Ну, у меня, Тишка, дел много. Скоро в школу идти, а на каникулы знаешь сколь задано — и не переделать всего. Вот будешь учиться, поймёшь, каково учёба даётся.
Тишка отправился на кухню толочь в деревянном ведре картошку, а Славка с книжкой уселся к столу.
Старого воробья на мякине не проведёшь. Тишке не год и не два, он уже подглядел, что брат за «Трёх мушкетёров» схватился, но Тишка хоть и переполошник, да хитрый, виду не подавал, потому что в одном уступишь — в другом выиграешь. Это уж проверено миллионы раз.
Выследить, чей тайник, было важнее всего.
Тишка долго метался в ельнике от одного дерева к другому и никак не мог вывести брата к упрятанному под лапником кладу. Вчера с перепугу они с Серёжкой и место приметить забыли. Славик злился и неверящими глазами посматривал на Тишку:
— Уж лучше признайся, что выдумал всё.
— Да как это выдумал? Я ведь не один был, — отвечал Тишка шёпотом и обеспокоенно оглядывался по сторонам. У него уже появилось подозрение, что тайник успели перенести, а может, и пустить в дело. Пожалуй бы, сегодня и воду не стоило пить. — Под ёлкой спрятано было. Высокая такая, приметная.
— От страха наклал ночью в штаны, а теперь и выкручиваешься, — заключил Славик и стал продираться через чащобу к дороге.
Тишка боялся отстать от него. Ему всё чудилось, что из-за деревьев кто-то провожает их пристальным взглядом.
Они выскочили на едва приметную тропку, и тут-то Тишка и вскрикнул от радости:
— Да вот же она! — и торопливо зажал себе рот ладошкой.
Ёлка была самая обыкновенная, но Тишка по стелющемуся по земле лапнику сразу узнал её.
Тайник оказался нетронутым.
— Вот это да-а!.. — удивился Славик, и лицо его стало серьёзным.
Он, прислушиваясь, покрутил головой и, успокоившись, что никого поблизости нет, склонился над кладом.
Тишка сразу подсунул ему пузырёк с иностранными словами:
— Ты по-немецки понимаешь… Чего тут такое написано?
— Да тут не по-немецки, тут по-другому, — посопев, сказал Славик и, не давая Тишке опомниться, набросился шёпотом на него: — Ты чего толком-то не сказал, что тут химическое снаряжение спрятано?
— Как это не сказал? — обиделся Тишка. — Говорил, что бахтерическое оружие.
— Дурак! Бактериологическое. Понял?
— Ну, и я говорил.
Они легли на землю и, боясь прикасаться к склянкам, заворожённо разглядывали их.
— Знаешь что? Надо слежку устроить, — сказал Славик.
— А кого в слежку-то? — спросил Тишка, мертвея. Он уж и теперь-то лежать устал, а Славик ведь на него всю слежку спихнуть постарается. Тишка своего старшего братца знал: ему только бы на чужом горбу прокатиться. — Давай Егорову скажем, — предложил он.