— Кто там? — тихо спросила я.
— Маури? Ты не спишь? — неуверенно прозвучало из-за двери.
Кто это?..
Приоткрыла дверь и с удивлением увидела, что на пороге мнётся одна из наших тихонь. Оринни?.. Мэрви?..
Да что ж это такое! Почему не запоминаются их имена?!
— Не сплю, — сказала я. — Который час, кстати?
— Уже рассвет скоро, — пробормотала девушка, смутившись. — Я просто ходила тут, по гостиной, по коридорам, и услышала крик из твоей спальни. Я не решилась сразу постучать…
— Всё хорошо. Кошмар приснился просто. Сейчас я уже спокойна, — улыбнулась я немного натянуто.
— Ты ещё будешь спать? — спросила девушка, как мне показалось, с надеждой.
— Не думаю, что усну. А что?
— Мне скучно. Всё равно скоро утро. Там фрукты на столе, кстати. И чай. Может, поболтаем?
Вот так неожиданность!
Я прищурилась.
Сейчас прозвучит глупый, очень глупый вопрос…
— Напомни, пожалуйста, как тебя зовут?
— Мэрви, — тут же откликнулась она.
— О, Мэрви. Хорошо, давай пообщаемся. Сейчас только халат накину.
В коридоре было тускло и желтовато. На лице Мэрви лежали глубокие тени от усталости, переживаний и бессонницы. Как я и думала, у многих из нас эта ночка выдалась непростой.
Точно! Кого-то же должны исключить по результатам испытания. Кто же это будет?
Лениво шевельнулась тревога, но я поспешила отмахнуться от неё. Я не должна выбыть.
На столе в гостиной, освещённой так же скудно, как и коридор, действительно оказалось блюдо, полное спелых фруктов, будто на Уровне царит ласковое лето, а не хлёсткая, мокрая, злая зима.
— Если честно, я не могу различить тебя и Оринни, хотя вы и разные, — не удержалась я от замечания.
Мэрви закатила глаза.
— У нас один отец. Наши семьи… недолюбливают друг друга.
Я едва не поперхнулась.
Так они единокровные сёстры?! Тогда, в общем-то, неудивительно, что они казались мне какими-то одинаковыми. Да и внешность у Мэрви куда более блеклая, чем у всех прочих. Лалли красавица, Эби-Ши сизоволосая, Аяри рыжая, у меня глаза-ледышки (хотя «ледяной ключ» мне нравится куда больше), Накки ощутимо смахивает на парня… У Мэрви были тёмно-русые с пепельным налётом волосы, бледная прозрачная кожа, каре-зелёные глаза, небольшой безвольный рот с едва заметно выступающей нижней губой и едва заметная россыпь веснушек на маленьком прямом носу. Фигура же её была худощавой и несколько нескладной, как будто она замерла в состоянии между подростком и взрослой девушкой и так и не определилась, кем ей удобнее быть.
Ну, её сестрёнка Оринни всё же потемнее волосами и поярче лицом. И формы у неё более женственные. И это она время от времени смело вбрасывала хлёсткие фразы, чтобы осадить то Лалли, то кого-то ещё.
Но раз они обе от одного отца, то понятно, в кого такие молчаливые.
— Вот как, — протянула я. — Значит, дар течений передался вам обеим через отца.
Расспрашивать о подробностях их жизни я сочла ненужным. Фраза «наши семьи недолюбливают друг друга», а также примерно одинаковый возраст обеих сестёр сказали достаточно много.
Мэрви пожала плечами.
— Может быть.
— Я в любом случае рада более близкому знакомству. Мне было не по себе от вашего молчания.
— Как-то не приходилось к слову. А тогда, в первый день, я даже была рада, что до нас так и не дошла очередь рассказывать о себе. Тогда вы стали бы свидетелями некрасивой сцены.
Я хмыкнула и отхлебнула чая.
Мёд и липа.
Да уж. Если недолюбливают друг друга…
Не стоит без оглядки верить скромному виду и тихому поведению.
— Ты же была замужем, да? — вдруг спросила Мэрви.
Начинается.
— Была.
— А как вы познакомились с ним? — Её взгляд загорелся интересом.
Я вздохнула.
Конечно, доверять не стоит, но есть некоторые вещи, которые ценности не представляют. Ими поделиться можно.
— В библиотеке.
Мэрви округлила глаза.
— Где?!
— В библиотеке, — повторила я. — Можешь не верить, но я серьёзно. Я там работала какое-то время после школы. Там он меня и увидел. Мне было двадцать, если что.
…и после этого у меня появилась стойкая неприязнь к библиотекам из-за постоянно всплывающих навязчивых воспоминаний. В последнее время, правда, эта неприязнь стала меркнуть, и хорошо.
— Вы любили друг друга?
Я чуть не расхохоталась в ответ. Да уж, обожали просто!
— Нет. Мы не ладили. Этот брак был полезен нам обоим, мы получили, что хотели, но… Он погиб в кораблекрушении, и я почувствовала облегчение. И вот я здесь.
— Понятно, — тихо ответила Мэрви, покраснев. Кажется, она сама укоряла себя за проявленный интерес.
— Вас можно принять за шпионок, — сказала я. — Тебя и Оринни. Очень уж тихие.
Выражение лица Мэрви было неподражаемым.
— Мы не шпионки! — выдохнула она. — Нас бы сразу поймали!
— Да, — кивнула я. — Потому что слишком тихие.
Мы обе замолкли — приближались чьи-то шаги. Твёрдые, размашистые, даже чересчур уверенные.
— О, Лалли! — воскликнула Мэрви, завидев нашу красавицу с самым болезненным самолюбием в мире. — Тебе тоже не спится?..
— Замолкни, — процедила она и плюхнулась на диван. Несколько подушек упали на пол.
— Не очень-то вежливо, — заметила я.
— А ты не смей меня учить! — накинулась Лалли уже на меня.
— Я и не собиралась. Только этого мне и не хватало для полного счастья.
— Вот и сиди молча!
Я фыркнула. Ну что за человек!
Даже в неверном свете тусклых светильников, со следами недосыпа, в халате Лалли была очень хороша. Пожалуй, усталость даже наложила на её облик печать какой-то особой прелести. И почему такая внешность досталась эдакой стерве?..
Лалли очень походила на тех заводил из моей школы, которые со своей «свитой» из рыб-прилипал пытались меня травить в разное время. Так уж вышло, что я училась в обычной городской школе для девочек, потому что денег на домашнее обучение, положенное детям из высоких семей, не было. Все знали, кто я и какого рода — такова сущность народной молвы. По понятным причинам надо мной издевались. Точнее, пытались. Недостаточно крепкими оказались зубы!
Впоследствии, правда, мне пришлось снять этот панцирь, за что и расплатилась сполна.
— Я скоро вернусь, — тихо сказала Мэрви и, отставив пиалу, поспешила скрыться от тяжёлого взгляда Лалли.
Я же, назло ядовитой прелестнице, осталась сидеть в гостиной с самым невозмутимым видом. Лалли угрюмо теребила чёрную кисточку на одной из подушек. Тишина стояла такая, что ещё чуть-чуть — и кровь пойдёт из носа, изо рта и глаз.
— От твоего взгляда фрукты сейчас заплесневеют, — заметила я. — Лучше возьми персик. Глянь, какой спелый!..
— Ты мне не нравишься, — вдруг выдала Лалли.
— О, поверь, это взаимно. О нашей ненависти можно слагать легенды — такие же красивые, как и о чьей-то любви!
— Ты жалкая, — продолжала Лалли. — Ты — и все, кто мечтает вернуть себе положение. Раз ваши семьи позволили себе исчезнуть из истории Уровня, значит, выродились, и больше вы ни на что не годитесь. Твои попытки всё вернуть через этот отбор — жалкие! Очень скоро ты отсюда вылетишь. Я позабочусь об этом.
Я засмеялась.
Лалли вовсе не опасна. Она простодушна, прямолинейна и предпочитает давить соперников лицом к лицу — в этом она сильна. Скрытое поле битвы вовсе не для неё. В ней скрыта невообразимая мощь, и хорошо, что она её ещё не осознала в полной мере.
— Очень жаль, что юные, восходящие на небосвод истории Миддуны семьи озаботились покупкой титула, а вот надлежащим воспитанием своих детей — нет. Твоим родителям — а уж тебе тем более! — следует помнить, что с таким подходом далеко вы не уйдёте, и те, кто жаждет возвращения, быстро перехватят у вас все возможности до единой.
…ведь многие древние семьи угасли как раз по этой причине. Они слишком полагались на своё имя, всё меньше и меньше подкрепляя его словами и действиями.
Ведь имя — это просто пустой звук, если нет никого достойного из его носителей.
Я думала, Лалли после этих слов опрокинет стол и ринется на меня разъярённой кошкой, но нет — её лицо на миг исказилось, но всего лишь на миг.