— Если не ответите, я заставлю вас наглотаться этого! — королева-прачка ткнула пальцем в кадку, где она только что стирала бельё. — А после… после выберу себе преемницу. Кто из вас займёт моё место? На чьи хорошенькие плечи накинуть этот покров?
— Ваше величество! — вдруг воскликнула Лалли, и прачка горделиво выпрямилась. — Самое жуткое чудовище в мире — человек!
Внутри что-то сжалось.
Всё.
Мы не уйдём отсюда живыми.
— Это правда, — довольно отозвалась королева-прачка. — А теперь, девушка без лица и имени, вспомни всю боль, что причинили тебе сородичи. Вспомни же!
Она легко подхватила тяжеленную кадку и с размаху плеснула кровью на палубу. Тёмное вязкое пятно тут же растеклось по настилу и неумолимо поползло к нам. Призрачные водоросли на палубе тут же умирали, стоило крови коснуться их. Я вскрикнула и попятилась, чтобы кровь не задела меня. Оринни никак не могла подняться на ноги — качка мешала. Лалли ухватилась за тросы, и если бы отпустила, её бы ощутимо швырнуло куда-нибудь.
Оринни удалось отпрыгнуть наконец. Лалли повисла на тросе, но он, ослабленный пронизывавшими его водорослями, оборвался под её весом, и она упала прямо в кровавую лужу. Точнее, она задела лишь край лужи, но этого ей хватило, чтобы оцепенеть.
Вот уж что-что, но при всей моей нелюбви к Лалли смерти и безумия я ей не желала ни в коем случае! Почему же на помощь нам не приходит клятва, когда она так нужна?!
Я знала, что возненавижу себя, но я не приближалась к Лалли, чтобы помочь ей подняться, поддержать… или что там положено делать в трудную минуту? Мы с Оринни лишь беспомощно переглядывались. Наверное, мы обе в этот миг пожалели, что мы не ловцы нечисти и не знаем действующих формул, что могли бы укротить или отпугнуть нашу мучительницу. И даже ни одного артефакта полезного нет! Есть только королевская клятва на запястье, которая молчит в такой момент…
Королева-прачка с усмешкой наблюдала, как Лалли тяжело, будто неповоротливая механическая кукла, поднимается на колени, поднимает голову…
— Бабушка! НЕТ!!! — истошно завопила Лалли.
Она рванулась вперёд, но поскользнулась и плюхнулась в призрачную кровь.
— Уйдите от неё! Не бейте мою бабушку! Не бейте её! Не трогайте её! — кричала Лалли, растирая по лицу кровь вперемешку со слезами.
Она рыдала. Рыдала во весь голос, во все лёгкие, не стесняясь никого и ничего. Только дети так плачут. В своей иллюзии, в своём кошмаре она была ребёнком. Беспомощным и слабым — она двигалась так, словно её держали с обеих сторон, и она не могла вырваться.
Что происходило в жизни Лалли тогда, даже думать не хочу. Её крики и плач рвали душу на части, и она всё умоляла кого-то не бить её бабушку. Я поняла, что слишком жадно и заворожённо таращусь на неё, и отвела глаза. Отвела — чтобы встретиться с внимательным взглядом королевы-прачки.
— О нет…
Я ведь не касалась призрачной крови! Почему?.. Неужели не в крови дело?
На месте прачки стоял ОН.
— Любимая, почему ты сидишь на полу? — с улыбкой, на которую так легко попасться, заговорил он.
Я вскочила, и меня повело в сторону. Пришлось ухватиться за один из тросов, чтобы не упасть.
Ардвин. Мой муж. Он предстал передо мной в нарядном костюме, в котором был на нашей свадьбе. Его светлые волосы были тщательно заплетены для столь торжественного случая. И в руке он держал золотую цепочку с массивным медальоном в форме солнца.
О, я хорошо знаю этот медальон.
Свадебный подарок. И он же — сосуд для семейного проклятия, которое я до сих пор ношу в себе, чтоб ему провалиться!
— Ты не рада мне? — удивлённо спросил Ардвин. Я знаю это выражение — простодушно-изумлённое, почти по-детски наивное. С таким выражением люди вроде Ардвина в следующий миг перерезают горло тем, кто их разочаровал.
— Нет. Не рада. Ты последний человек на свете, кому я порадуюсь, — прошептала я.
И тут я заметила, что я в подвенечном платье. Том самом платье — роскошном, пышном, отделанном садхарским кружевом и расшитом янтарём с южных краёв Миддуны. Оно достойно самой королевы! И тогда, в день свадьбы, я была безумно счастлива носить его.
— Ты в золотой маске. Она очаровательна. Очень тебе идёт, — заметил Ардвин, приближаясь ко мне. — Блеклая речная жемчужинка в золотой оправе будет теперь стоить куда дороже! Но это неважно. Пойдём, родная. У нас впереди брачная ночь и вся жизнь. Ты больше ни в чём не будешь нуждаться.
Меня скрутило и вырвало прямо на палубу. Я даже не успела осознать своё состояние. «Укачало… просто укачало. Я ведь никогда прежде не была на корабле, — отстранённо и холодно подумала я. — Хотя кого я пытаюсь обмануть? Мне тошно от одного лишь твоего вида».
Только почему меня вырвало вязкой, как кровь из кадки королевы-прачки, чернотой, окропившей ослепительно-белый подол платья? Неужели я избавилась от того, что замерло внутри меня? Замерло до первого удобного случая?..
— Ты мёртв, — хрипло произнесла я фразу, которую в последнее время повторяла про себя слишком много раз.
— Разве? Вот он я, перед тобой, — Ардвин раскинул руки. Повисший на ладони медальон качнулся из стороны в сторону.
— Ты мёртв. Ты утонул. А я — не твоя собственность. Я не вещь, чтобы принадлежать кому-то, — заговорила я, и голос задрожал от засевших в груди слёз.
Я так давно хотела высказать эти слова! Выкрикнуть их в унисон со штормом, но получилось жалко. Ардвин спокойно и насмешливо улыбался, слушая меня. Он медленно приближался, и качка ничуть не нарушала его шага.
Вот так и рушилась моя решимость, тогда — и вот сейчас. Разбивалась вдребезги, как хрусталь о камень, об эту спокойную, безжалостную, наглую, непоколебимую уверенность в праве определять, кто какой судьбы достоин.
Я покорялась Ардвину, как жена — мужу, но я до сих пор не могу понять, как и в какой момент я позволила ему подавить и сломить себя, причём сломленной я осталась и по сей день, и это прискорбно.
И самое главное — когда я сама себе позволила так к себе относиться?..
— Не забывай, моя Жемчужинка, что твоя магия — твоя золотая оправа! — появилась лишь благодаря мне. Люди не продаются. Ты же, облачившись в золото, пришла во дворец продаться вновь, но уже в разы дороже. Тогда я тебя купил, причём, заметь, задорого! Кто ты после этого, если не вещь?!
И прямо на глазах он начал превращаться в чудовище из моего сна. Сквозь богато украшенный сюртук стали пробиваться тонкие чёрные щупальца. Сам сюртук, обратившийся в лохмотья, осыпался, и ветрам открылось противное брюхо с узором белёсых вен. Только лицо осталось человеческим — красивым, холёным, породистым. И не скажешь по нему, что его обладатель только-только заполучил высокий статус!
Это и есть их родовое проклятие. Рано или поздно все, в ком оно проснулось, начинают превращаться в скользких тварей. И я ношу в себе это проклятие и успешно борюсь с ним.
Ардвин заразил меня им через этот чудесный медальон. Раз уж я его жена, то должна следовать за ним до конца и в горе, и в радости, и в кровном проклятии.
Но что это?
Я взвизгнула. И следом разрыдалась от отчаяния.
Кожа… моя кожа начала чернеть. От локтя под прозрачным рукавом и до запястья.
— Ненавижу тебя… ненавижу… — хныкала я, глядя, как чернеют и удлиняются мои ладони и пальцы. — Даже после смерти достал…
— Пойдём. Ты принадлежишь мне.
Его щупальца хлёстко обвили моё запястье и дёрнули на себя. Они были ледяными настолько, что помутилось в глазах. Ноги подкосились, и я упала. В следующее мгновение мир вокруг померк, и я провалилась в тьму.
…Пробуждение было неприятным. Я открывала глаза и сразу же закрывала, потому что перед взором всё начинало бешено кружиться. Но всё же я, зажмурив один глаз, смогла рассмотреть свои руки. Слава Отцу и Матушке, они были нормальные.
Но что с остальным телом? Печать проклятия проявилась? Об этом уже знают?.. Если да, то конец моему участию в отборе.
Я осторожно перевернулась набок и смежила веки в надежде уснуть, однако сон не шёл, как назло, только поверхностная липкая дрёма заволокла сознание. От неё легче не становится, как правило.