— Никаких ловушек, брат, — усмехнулся Хью Вунэ. — Просто ребенок, причем, похоже, весьма дурного нрава. Наверняка это кто-то из детей графа, тем более, что нам говорили, что их у него изрядное количество.
— Верно, — согласился Теренс. — Нам еще говорили, что они весьма своенравны — слишком учены, но совсем невоспитанны и недисциплинированны.
— Учены? — удивленно взглянул на брата Хью. — Неужели все дети графа готовятся к принятию сана?
Теренс пожал плечами:
— Не знаю, что еще может заставить человека дать образование своим детям. Если бы наш отец не выбрал для меня этот путь, я был бы не умнее рукоятки боевого топора.
Хью поморщился при словах брата.
— Судьба благосклонна к тебе, Теренс, — ты грамотен и у тебя есть призвание. Те из нас, кто не обладает ни одним, ни вторым, имеют основание завидовать тебе.
— Ты, конечно же, шутишь. Во всей Франции не сыскать человека, владеющего двуручным мечом и копьем так же хорошо, как ты. Какой еще Божьей милости ты ждешь?
— Да, ты прав, я умею хорошо драться, но я не чувствую призвания ни к чему. — Хью в отчаянии опустил голову. — Просто не чувствую.
Младший брат с досадой посмотрел на него:
— Слова Адели по-прежнему не дают тебе покоя.
— Но ведь это же, правда!
Теренс не ответил, понимая, что словами сейчас он ничего не смог бы доказать. Если бы не Адель с ее вечными укорами, они с братом сейчас не были бы в десяти днях езды от дома, направляясь в Константинополь, а оттуда в Иерусалим. Именно Адель решила, что взятие Эдессы — вполне достаточный повод для того, чтобы им отправиться в крестовый поход. Она была уверена, что полное опасностей приключение поможет Хью обрести душевное спокойствие и разрешить, наконец, все сомнения, бередившие его мятущуюся душу. Теренс же считал все это предприятие не более чем бессмысленным походом через весь континент, будучи уверенным в том, что все метания брата происходили по одной-единственной причине — душа Хью жаждала любви.
Хью терпеливо подождал, пока железная решетка, закрывающая ворота, поднимется, и направил своего коня во внутренний двор. Для встречи рыцарей во дворе собралось довольно много народа, однако среди встречающих Хью не обнаружил рыжеволосого бесенка, поприветствовавшего его со стены таким своеобразным способом. Встречающих возглавлял сам Бернар де Трай, и Хью обнаружил, что граф Авиньонский именно таков, каким его описывали. Жилистый и подвижный, он, однако, держался с подобающим его положению достоинством, а в глазах его сверкали искорки спокойного веселья, коим обладает человек, умудренный и живущий в ладу с миром и с самим собой.
Отдав распоряжения по поводу того, где разместить лошадей и слуг, Бернар де Трай пригласил Хью и Теренса в Большой Холл[2]. Войдя в здание, они оказались в огромном зале, который показался Хью самым чистым из всех, которые ему приходилось видеть. Выложенный плитами пол был покрыт свежими тростниковыми циновками: разлитый в воздухе аромат свежих весенних цветов, в изобилии разбросанных по полу, смешивался со сладким запахом клевера, доносившимся с окрестных лугов. Пестрые флаги свешивались с замысловато изогнутых стропил, а длинные деревянные столы и скамейки терпко пахли сосновой смолой.
— Вы можете жить у меня столько, сколько вам будет угодно, — предложил граф. — Много воды утекло с тех пор, как мы с Маргаритой принимали гостей. Отсутствие развлечений — вот единственный недостаток этого прекрасного места, — продолжал он, направляясь к огромному очагу, в котором круглый год пылал жаркий огонь. — У редкого путешественника хватает духу взобраться к нам на гору. А теперь, благородные рыцари, — граф сделал приглашающий жест, — позвольте представить вам графиню де Трай и детей.
Собравшиеся у очага могли, пожалуй, составить небольшой отряд, подумал Хью, когда ему были представлены домочадцы графа. Старшему ребенку было около четырнадцати, а младший был совсем еще крошкой. Хью насчитал восемь детей, однако де Трай заметил, что еще двое его сыновей стали оруженосцами и теперь, естественно, живут у своих рыцарей. Среди детей, однако, не было никого с рыжими волосами, и Хью уже начал подозревать, не сыграли ли с ним шутку яркое солнце и усталость от долгого перехода, когда послышался легкий топот чьих-то маленьких ножек.
— А это, — с гордостью объявил граф, — моя старшая дочь, Катарина. Она поможет вам принять ванну.
Хью заметил, как девочка в изумлении открыла рот, но тут же овладела собой. Он притворно кашлянул, скрывая усмешку, и, опустившись на одно колено, поцеловал ей руку:
2
Большой Холл — основное здание средневекового рыцарского замка с парадным залом.