— Но это же, наверное, случилось много месяцев назад? — спросила Катарина.
— Да, в конце концов, нам удалось отбросить сарацинов обратно в пустыню, и двумя днями спустя мы смогли продолжить свой путь в Константинополь. Там мы пробыли почти месяц, и Теренс пошел на поправку — императорские лекари хорошо потрудились над ним. Корабль, отплывающий в Марсель, стоял на якоре в устье Босфора, и я решил, что Теренс уже готов в отправке. Я безумно устал от Востока и хотел поскорее вернуться домой, во Францию. Хью в отчаянии закрыл лицо руками.
— Я думал только о себе, и Господь наказал меня. Плавание по Средиземному морю оказалось тяжелым, рана Теренса загноилась, и я не знал, что мне делать.
Маргарита сняла с раны припарку, наложенную незадолго до того, и Теренс вздрогнул. Хью с мукой смотрел, как она начала срезать лоскуты сгнившей кожи и плоти. Когда брат вскрикнул, Хью подскочил в своем кресле как ужаленный, сжав кулаки от бессилия чем-то помочь.
Катарина мягко положила руку ему на плечо и ласково улыбнулась.
— Вряд ли ты поможешь Теренсу, если, заболеешь сам, — сказала она. — Тебе лучше отдохнуть.
— Я не могу отдыхать, когда мой брат борется со смертью. Я остаюсь здесь!
— Рану необходимо как следует вычистить. Он будет кричать, а его тело будет содрогаться точно так же, как и сейчас, но я уверяю тебя, Хью, разум его не чувствует этой боли. Не мучай себя, не смотри на это. Пойми, сейчас ты ему ничем не поможешь. Потом, когда рана будет вычищена и зашита, вернется боль. Тогда ему будет нужна твоя помощь и поддержка. Ты должен быть готов к этому.
Хью невидящим взглядом смотрел перед собой, но не сдвинулся с места. Катарина мягко, но твердо взяла его за руку и, не говоря ни слова, вывела из комнаты.
Хью обессиленно откинулся на высокую спинку дубового кресла и закрыл глаза, но напряженные мышцы не желали расслабляться. Он почувствовал, как щека его дернулась, затем еще раз. Огонь, пылавший в очаге, грел его левый бок, но он не чувствовал этого. Руки его так крепко сжимали львиные головы на подлокотниках кресла, что костяшки пальцев побелели. Сквозь полудрему он слышал, как Катарина, легко ступая, ходит от очага к медному чану с водой и обратно. Медленно, с усилием, он открыл глаза.
В свете факела, дрожащем на стенах, волосы Катарины отливали расплавленной медью. Она так и не успела убрать их, и теперь они буйным каскадом струились по ее спине, доставая почти до лодыжек. Вьющиеся локоны подчеркивали высокие скулы, а на подбородке пряталась едва заметная ямочка. Рот с пухлыми губами был небольшим, но и не слишком маленьким, улыбка появлялась на ее лице каждый раз, когда она смотрела на Хью. Брови дугой изгибались над огромными зелеными глазами в обрамлении длинных темных ресниц. Она была прекрасна. Что же произошло с двенадцатилетней девочкой, носившей длинную косу и игравшей во дворе в жмурки? В течение четырех лет, что он не видел ее, Хью по-прежнему думал о ней, как о маленькой девочке, но Катарина превратилась из нескладной девочки-подростка в очаровательную девушку. Он смотрел, как она поднимает кувшин с вином и наполняет им серебряный кубок.
Она была маленькой и стройной, но двигалась с грацией, говорящей о силе, тренированной годами верховой езды и охоты. Неужели эта красавица когда-то учила его читать и писать? Хью вспомнил о ее письмах, каждое из которых он аккуратно обертывал в вощеную бумагу и укладывал вместе с самыми ценными вещами. Он перечитывал их сотни раз за эти годы, так что уголки пергамента совсем истрепались. Ту Катарину он знал очень хорошо, а эту, новую, взрослую, знал ли он ее?
Катарина подошла к нему и протянула кубок с подогретым вином.
— Выпей, Хью, это поможет тебе уснуть.
— Ты подсыпала что-то в вино?
Она рассмеялась и присела на шкуру кабана, лежавшую возле кресла, на котором сидел Хью.
— Я добавила туда немного настойки, сделанной из ягод и трав. Они совершенно безвредны, но если ты не выпьешь это, то тебе очень трудно будет заснуть.