— Когда это ты успела стать алхимиком?
— Я никакой не алхимик. Просто моя мать научила меня всему, что знает, а ее научила ее мать, и так было из поколения в поколение. Эти знания очень важны для того, чтобы сохранить здоровье наших крестьян, а от их здоровья зависит и наше благополучие. Господь поручил их нашим заботам, это наша святая обязанность. — Катарина посмотрела в очаг, где весело горел огонь, и продолжала. — Я скоро уезжаю в Германию и там ожидают, что я умею делать все, что необходимо. Я не смогу быть хорошей хозяйкой, если не буду знать, как лечить людей.
— А когда ты уезжаешь туда?
— Пей! — не отвечая на вопрос, приказала Катарина.
Хью покачал головой.
— Я должен быть готов на случай, если понадоблюсь Теренсу.
— Ты должен отдохнуть, иначе от тебя будет мало пользы. Впрочем, хочешь ты того, или нет, а поспать тебе придется, я положила некоторые снадобья и в твою еду.
— Тогда я не буду есть.
— Думаю, что будешь, — улыбнулась Катарина.
Как бы в подтверждение её слов в дверь тихо постучали.
Катарина встала со своего места у его ног и впустила слуг, несущих в руках серебряные подносы. По комнате распространились такие ароматы, что рот Хью мгновенно наполнился слюной, до этого он просто не сознавал, насколько голоден. Когда он ел в последний раз? Он перехватил немного в седле, но это было не от голода, а, скорее, чтобы поддержать в больном брате волю к жизни. Чтобы показать ему, что все в порядке, он добросовестно сжевал краюху черствого хлеба с куском вяленого мяса. Однако Теренса это мало воодушевило, и Хью совсем впал в отчаяние. Именно тогда, до восхода солнца он понял, что должен добраться до Авиньона сегодня, любой ценой, иначе Теренс умрет.
Двое слуг поставили перед ним стол и накрыли его полотняной скатертью, украшенной роскошной вышивкой, изображающей осенние плоды и золотые дубовые листья. Перед Хью поставили дорогой серебряный прибор. Катарина села напротив и жестом приказала подавать первое блюдо. С поклоном один из слуг поднял крышку, и перед взором Хью предстал жареный павлин, украшенный собственными переливающимися перьями, покоящийся на ложе из кресс-салата и фенхеля. На втором блюде лежала мясистая лиса, поданная с хлебным пудингом с изюмом. Голод взял верх, и Хью с наслаждением принялся за еду. Он ел, не останавливаясь ни на минуту, и слуга все время подкладывал в его тарелку новые куски мяса. Кубок его также не пустовал — теплое вино с пряностями отлично утоляло жажду, и Хью с удовольствием запивал им это невероятное количество еды. Когда он с энтузиазмом принялся за грудку павлина, Катарина откинулась на спинку стула и вопросительно подняла бровь.
— Что такое? — промычал Хью, не переставая жевать.
— Мне кажется, слуга боится, что ты в запале перепутаешь его руку с каким-нибудь окороком и нечаянно откусишь ее.
Хью обдумал услышанное, и плотоядно усмехнулся:
— Ну-ка, парень, подойди поближе, — окликнул он слугу.
Из дальнего угла послышалось шарканье ног, и дрожащий голос произнес:
— Мой господин, тарелки пусты. Позвольте мне сбегать на кухню и узнать, не найдется ли у повара еще чего-нибудь для вас — до рассвета осталось недолго, и он, может быть, уже успел испечь свежий хлеб.
Не дожидаясь ответа, парнишка выбежал из комнаты, прихватив с собой опустошенные блюда.
Катарина прикрыла рот рукой в тщетной попытке сдержать смех и тут же звонко расхохоталась. Хью ухмыльнулся ей в ответ.
— Как ты полагаешь, — спросил он, — дождемся ли мы его возвращения с хлебом?
Она тряхнула головой и смахнула слезы, выступившие в уголках глаз.
— Боюсь, ты напрасно испугал его, тем более, что он утащил с собой остатки твоего ужина.
— Ну, все ему унести не удалось, — откликнулся Хью и взял золотистую грушу из большой вазы, стоящей в центре стола. — Кроме того, на парне нет ни унции мяса.
— А, так он был прав, что убежал — похоже, ты все-таки всерьез рассматривал его в качестве закуски, — ответила Катарина. Глаза их встретились, и она снова улыбнулась, чувствуя, как комок подкатывает к горлу, когда он улыбнулся в ответ. С момента их встречи это была первая открытая и искренняя его улыбка. Озабоченность состоянием брата не давала ему расслабиться. Но эта улыбка шла из самой глубины его сердца, сверкая янтарными огоньками в ярко-голубых глазах.
Хью вгрызся в сочную мякоть груши и прикрыл от удовольствия глаза.
— Ах, Катарина, как я соскучился по всяким мелочам — по прохладному ветерку, по шуму дождя, по вкусу сочной осенней груши, — открыв глаза, он снова улыбнулся. — Твоя правда, я действительно был голоден.