— Я знаю, — согласился Теренс.
— Это все эта женщина!
— Эта женщина — жена твоего хозяина, — предостерегающе сказал Теренс.
Аврил замолчал, засунул руки за пояс и пошел быстрее. Теренс догнал его и схватил за плечо.
— Я согласен с тем, что ты сказал, малыш. Просто мне хотелось предостеречь тебя. Опасно говорить плохо о человеке, обладающем такой властью, как Адель.
Паж остановился и повернулся к Теренсу.
— Я не могу просто стоять и смотреть на все это. Поэтому я чищу его кольчугу и седла Цефея. Проку только в этом мало. Господину Хью надо срочно вернуться в Понтуаз и все поставить на свои места.
— Его не будет еще несколько дней, но, думаю, ты прав. Ему необходимо вернуться до того, как случится что-либо, что может привести к бунту. Правда, я точно не знаю, где он сейчас. Он может быть в Шантильи, а может быть и в Париже. Хью собирался заехать и туда, и туда.
— Я съезжу и в аббатство, и в Париж. Я найду его, — воскликнул Аврил.
— Нет, — сказал Теренс, — сделаем по-другому. Я пошлю вас с Весли дю Фоном в Шантильи, а сам с Триером и Гладмуром отправлюсь в Париж, ко двору короля.
Аврил кивнул, и Теренс подивился, насколько этот мальчишка умен и рассудителен для своих лет.
— Аврил, ты знаешь, что тебе потребуется сказать своему господину?
Мальчик прищурил глаза:
— Да, мсье Теренс, я знаю, что сказать ему. Если Хью в Шантильи, я не вернусь без него!
— Прекрасно.
Они развернулись и молча пошли в сторону замка. Каждый думал о своем, и оба думали об одном и том же. Когда они вошли во двор, Теренс положил руку на плечо мальчика.
— Хью повезло, что у него такой слуга, как ты.
Мальчик зарделся от гордости.
— Я стараюсь верно служить своему господину.
Четверка всадников выехала из ворот Понтуазского замка на рассвете следующего дня. Двое из них повернули на юго-запад в сторону Шантильи, а двое других поскакали на юго-восток — в Париж.
Несмотря на возбуждение, давно не отпускавшее его, Хью заставил себя сидеть спокойно и внимательно слушать пространные рассуждения Людовика, расхаживавшего перед ним взад и вперед и бурно жестикулировавшего.
— Да уж, Хью, — говорил тот. — Прямо скажем, не в очень удобное положение ты меня ставишь! И что я теперь, по-твоему, должен делать? Как на это посмотрит папа? А эти распри с церковью мне уже изрядно надоели! Ты можешь мне объяснить, зачем ты решил жениться? А теперь ты сидишь здесь и хочешь, чтобы я все исправил. Ну почему ты не сделал этого раньше? Почему не приехал ко мне и не сказал, что не хочешь жениться на Адели де Пизан? — король помахал кулаком перед носом своего любимого вассала, которому присвоил титул герцога менее трех дней назад. — Почему ты не сделал этого? Да я бы, не моргнув глазом, объявил вашу помолвку недействительной! Но ты же женат, Хью! Женат, а это совсем другое дело!
— Я думал, что обязан жениться на ней, — ответил Хью. — Мне и в голову не приходило, что все можно решить по-другому!
Король сердито посмотрел на него:
— Теперь и, правда, решения нет! Как это ни прискорбно.
Хью уперся локтями в колени, и закрыл лицо руками. Должен же быть какой-то выход!
Король подошел к нему и положил руку на плечо рыцаря.
— Мне очень жаль, Хью.
— Это моя вина, — вздохнув, ответил тот. — Благодарю вас, Ваше величество, что выслушали меня.
— Хью, ты же знаешь, меня всегда беспокоило твое благополучие. Мой долг, в конце концов, — добавил он с усмешкой, — проследить, чтобы мой лучший боевой конь был счастлив.
Хью улыбнулся и кивнул.
— А теперь ты можешь идти, Хью, — король покачал головой. — У меня сегодня еще много дел. Через несколько недель я вызову тебя к себе, и мы обсудим, как у тебя идут дела с новой женой. А до той поры повременим. Может быть, что-то и удастся придумать. Не горячись.
Делать больше было нечего, и Хью, поклонившись, вышел из личных покоев короля. Во дворце кипела жизнь, люди сновали взад-вперед, но Хью хотел только одного — поскорее добраться до своей комнаты. Ему надо было спокойно обдумать все происшедшее за последние дни и прийти к какому-то решению. Наконец он оказался перед дверью своей комнаты, вошел внутрь и плотно прикрыл дверь за собой.
— Знаешь, Хью, у меня такое впечатление, что, по крайней мере, половина Франции ищет тебя.