Здесь Кира чувствовала себя одним из сухих деревьев, которые каким-то чудом уцелели на обезвоженной почве.
Все три дня, которые девушка провела в палатке, были странными и непонятными. Никто с ней не разговаривал. Она видела только женщин, а мужчины из лагеря к ним не приближались — они стояли на своих наблюдательных пунктах, хотя никто из них вроде бы не был вооружен. Женщины казались смущенными. Их темные глаза дружелюбно поблескивали под покрывалами, но они не разговаривали.
Кира несколько раз попыталась завязать беседу, но натыкалась на молчание.
Такое поведение говорило о многом. Однако Кире не было страшно. Только одиноко. Фантазия действительно оказалась фантазией. И даже Кален Нури не смог уберечь ее.
«Не думай об этом», — велела себе девушка. Слишком поздно для сожалений.
Внезапно полог палатки отдернули, и высокий, худой, бородатый человек вошел внутрь.
Кира поднялась. Это был ее отец.
— Отец.
Он ничего не ответил, его лицо было похоже на маску.
Кира сделала один шаг и внезапно поняла, что не знает, как себя вести. За эти годы они стали совсем чужими.
— Ты болел?
— Что ты сделала с нами? — спросил он резко, словно не слышал ее вопроса. — Неужели у тебя совсем нет стыда?
Его ярость не стала для нее неожиданностью.
— Извини.
— Извинения не вернут твою честь и не очистят мое имя.
Кира склонила голову.
— У любого поступка есть последствия, дочь.
— Меня накажут?
— Да.
— Что ты собираешься сделать?
— Это будет решать Ахмед Абизхаид.
Кира уставилась на отца, потеряв дар речи.
— Ты опозорила и его тоже.
— Отец, не позволяй ему решать…
— Я больше не намерен быть милосердным.
— Но ты же мой отец. Ты любил меня с рождения.
— Я любил тебя и до рождения. Любил уже тогда, когда ты была еще крошечным семенем жизни. Но мы в Бараке, и твой нареченный обладает большой властью. Он не тот, кого можно задобрить. Я провел три ночи в молитвах. Я просил Бога наставить меня…
— Тогда помоги мне, отец. Защити меня.
— Абизхаид требует возмездия, и он добьется своего.
— Возмездия, отец? Кому?
— Шейх Нури будет страдать. Тебе тоже предстоят страдания.
Когда ее отец ушел, Кира осталась стоять посреди палатки. Она понимала, что значило слово «наказание». Она слышала истории о девушках, которых наказывали за аморальное поведение. Но что отец сделает с Каленом?
Кира вышла из палатки. Никто не попытался остановить ее. Она увидела новую палатку, больше и роскошнее, чем ее. Именно там жил ее отец.
Девушка вошла в нее.
— Отец.
Ее появление заставило его вздрогнуть. На лице Омара аль-Иссидри отразился гнев.
— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил он. — Я не давал разрешения войти.
— Ты не можешь причинить вред шейху Нури, — Кира смело встала возле стула отца. — Он не сделал ничего плохого.
— Ничего плохого? Он опозорил тебя! Изнасиловал…
— Он даже не притронулся ко мне.
Омар аль-Иссидри умолк, нахмурив брови.
— У нас не было интимных отношений. Он уважает меня.
Отец с отвращением сплюнул.
— Кален Нури никого не уважает.
— Однако ко мне шейх Нури относился с уважением, — упрямо повторила Кира. — Он уважал мою неопытность.
Омар долго изучал свою дочь.
— Ты что, все еще девственница?
Девственница. «Нет, папа, — хотела бы крикнуть Кира. — Я перестала быть девственницей, когда меня изнасиловали». Однако она никому никогда не говорила о том ужасном вечере. Она молча страдала.
Сперва это был ее секрет, затем — позорное пятно. Это бесчестье будет преследовать ее до конца жизни.
Омар наклонился вперед и посмотрел в лицо Кире.
— Я спросил, ты еще девственница?
Как ответить? Что сказать? Правду, от которой все равно никуда не денешься?
Ее не любили, на нее только напали. Секса не было, было насилие. Ей двадцать три, а она никогда не занималась любовью, не знала страсти, доброты, нежности…
Боль была такой сильной, что Кира почувствовала: еще немного — и она заплачет.
— Да, — ответила она дрожащим, срывающимся голосом.
— Ты согласишься на осмотр гинеколога?
Воздух вырвался из легких в судорожном вздохе.
— Что?!
— Если ты невинна…
Кира была потрясена.
— А моего слова недостаточно?
— Если ты невинна, тебе нечего бояться.
— А я и не боюсь. Это отвратительно.
— Я хотел бы защитить твое имя, — сказал отец. — И вместе с ним защитить имя нашей семьи. Это единственный путь, который поможет смыть пятно позора с нашего рода.