— Раз уж ты пришел ко мне… то знаешь теперь свою судьбу. Не губи ее ради той, что играет в любовь, как в куклы. Должно быть, оттого что вокруг нее мало взрослых мужчин. Знаю, это не то, что ты жаждал услышать. Но ты сильный. Такие, как ты, меняют свою судьбу, доказывая Нимоа, что они хозяева, а не слуги. Потому и довелось нам встретиться. Поверь, тебе еще выпадет счастливый случай, и наступил миг, когда красавица позавидует твоей истинной избраннице. Той, что отдаст тебе сердце, — высокопарно довершил он.
Надо заметить, многое из сказанного всплыло как–то самой собой, родилось из сказок Ветра, что крутились на слуху с самой юности. Эти неуклюжие лоскутья Илча теперь и сшивал, соединяя воедино. Только сейчас ему пришло в голову, что несколькими днями раньше он попотчевал господина Истари ничем иным, как обрывками малознакомых публике историй стихотворца «Судьба великих» и «Закон Нимоа». Связал их, как придется, выдрал по кусочкам оттуда да отсюда, так что целое не узнать даже подлинному сочинителю.
Жемчужина довершила старания Илчи. Парень двинулся прочь, унося с собой дыхание жемчужного дурмана. Что бы теперь ни случилось, он все равно не усомнится в словах «человека знающего». Будет думать, что ему суждено быть сильным и за страдания огрести много благ. Илча выдохнул почти без сил. Ох, и трудное дело. Зато как смотрел проситель, внимая!
С тех пор в дом Истари повадились украдкой, под вечер, являться посетители. Сначала Илча отмахивался от денег, потом начал «нехотя» поддаваться на настойчивые уговоры. Тем более что иногда Жемчужина позволяла ему вырвать из глубины их сердец что–то истинно сокровенное, попутно выматывая из хозяина все силы. Разве не стоит это платы, и немалой?
Его приятель Схил вскоре покончил с родственными делами и вознамерился как можно скорее отправиться в Вальвир, поставить на место злобного господина Эриэлти. Дом он оставил в полное распоряжение нового друга, взял с него обещание пользоваться жилищем по своему усмотрению, и дал, в свою очередь, зарок держаться с господином Эриэлти осторожно, не выказывая своего нового знания, а также проявить снисхождение, ведь бедный ненавистник, вернее всего, и сам не знает, откуда взялось это чувство.
Молва же тем временем ширилась. В двери дома Истари стучались все чаще, а мзда понемногу росла, хоть Илча не давал своей жадности затмить настоящую цель. Так можно все загубить, прямо на корню. На жизнь ему и так больше чем достаточно, а богатство скопить еще жизни хватит.
Нет, он не считал себя мошенником вроде того же «певца» или «перевертыша». Разве не сама Жемчужина ему сопутствовала? Разве она не служила Илче все лучше, исправно являя обрывки из жизни жадных до знания посетителей? Разве не напоминал он людям их же слова и поступки, указывая на очевидное? Ведь кое–кому он на самом деле помог. А кое–кого успокоил. А иных, как того парня, что пришел к нему первым, просто от беды отвратил.
И все бы чудесно, если б в дверь частенько не стучались нежеланные просители. Жемчужина еще не покорилась Илче окончательно, и некоторые гости заставляли ее обрушиваться на ни в чем не повинного хозяина с прежней, хоть и немного усмиренной мощью. Ощутив неотвратимое приближение тошнотворного дурмана, Илча выгонял их без объяснений, отговариваясь чем–то вроде: «Тут я ничем не могу помочь». Без сожаления отмахивался от предложенной платы, иногда не единожды. Как ни странно, это еще более упрочило его положение, снискало новую славу.
Порою захаживали нежеланные гости иного рода. Они вызывали раздражение, часто вовсе необъяснимое, или даже настоящую злость, безотчетную, иногда доходящую до безумия. Вот тут–то и выручала старая добрая игла, и все же… Их тоже нередко приходилось выгонять без всяких слов, не имея силы справиться с накатившей волной. Но сегодняшний проситель был не из тех, кто потерпит подобное обращение.
Этого чрезмерно полнокровного господина принесли на носилках. Не спросившись хозяина, слуги на руках едва протащили толстяка в двери, опустили в принесенное с собою с виду неудобное и очень низенькое кресло. Сам он уже не мог передвигаться, да и дышал плоховато, собственный жир душил его, помимо всего прочего. Зато хватало прыти мерить все подряд презрительным взглядом из–под кустистых бровей, прилепившихся над малюсенькими глазками, и кривить безобразно толстые, бесформенные губы. Он в миг напомнил Илче сразу всех, кого тот ненавидел, и потому сегодня даже старая добрая игла отказала в помощи. Рой видений окружил «провидца», и, на беду, в них было слишком много от собственной жизни. Толстяк то и дело сливался с «папашей» Феше, главой уличного братства Тарезы, с Ледяным Таиром, что в свое время «продал» Илчу Серому, с Саматром из Бельста, что чуть не лишил его руки, и еще с целой вереницей таких же отвратительных, мерзких обличий.