Чудилось, что сказано намного больше, только самое главное осталось неслышимым для всех, кроме советника Тэнно. Забыв свою неприязнь к Лассару, Илча с нескрываемым удовольствием глядел, как «хозяин» корчится от каждого слова. Сами по себе они убийственны, а если добавить силу голоса и взгляда Серого, то невдомек, как этот маленький человечек еще держится, хотя расшитый ворот потемнел от пота.
— Сейчас или никогда. Еще один шаг — и отступать будет поздно, — «подбодрил» его Серый.
— Это же простой бродяга, — простонал Тэнно, — без роду, без… — Он развел руками, не понимая такого поворота. — Мелочь! Но если он нужен Великому Лассару, если он может послужить на благо… — голос его нехорошо окреп, — то я, конечно, отдам распоряжение, невзирая на…
— Хорошо, что между нами, наконец, воцарилось столь дивное понимание. Я отбываю тотчас.
Он указал на Илчу, шатавшегося на ногах от предвкушения скорого избавления, своим людям, и те подхватили бывшего узника с двух сторон, намереваясь следовать за господином.
— Да, — обернулся Лассар, — если этого человека в один прекрасный день найдут мертвым, я сочту это нарушением нашего маленького, но исключительно важного соглашения, и больше того — признанием вины. И еще одно… Несомненно, я все же проведу полное дознание всей этой темной истории, как только сочту возможным. Письменно. И сохраню эту рукопись для истории. Втайне, так что советник может не тревожить себя по пустякам.
Солнце больно ударило в глаза. По открытому пространству Илчу повели вслепую. Ноги совсем перестали слушаться, так он опьянел от свободы и свежего ветра. Пахнет весной! Такой знакомый запах! Вот уж не чаял… Сколько же он просидел в подземелье? Неужели целый год? Или снова, как в пещере Дракона, целый срок? Его судьба обзавелась дурной привычкой годами мыкать его по подземельям, но Илче было не до того, он втягивал ноздрями большой мир, ловил ушами, хотя гомон стоял такой, будто все с ума посходили. А ведь это просто городские улицы в базарный день… Отвык.
Помалу он начал различать все явственнее. Понял, что под ним конь, а перед ним — чья–то спина.
— Скорее, — властно торопил Серый, следовавший во главе, пока за ними не захлопнулись городские ворота.
Потом небольшой отряд выехал на дорогу, испуганные вопли горожан, разбегавшихся из–под копыт, остались позади. Помчались еще быстрее.
Первоначальное счастье понемногу отступило. Илча только сейчас понял, что спас его никто иной как Серый. А вот зачем? Неужели прослышал про Фиолетовую Жемчужину и тоже решил попользоваться ее силой? Другого повода быть не могло, ведь они враги. Да еще такой шум устраивать: «Двухлетний договор», «восемь городов», «привилегии»…
Судьба сделала крутой поворот и всего лишь перебросила его из одной напасти в другую. А уж если за него теперь взялся сам Серый, то все пропало.
Он попробовал содрать повязку, но яркий свет Канна все еще нестерпимо жег глаза, пришлось снова прикрыть их. Глупо даже пытаться сейчас же убежать от Серого, ослабшему, полуслепому. Сразу отыщут.
Да и останавливались в тот день всего раз, и то ненадолго. Переночевали тоже между делом. Тронулись в путь еще в утренней серости, Илча даже немного без повязки проехал. За ночь он окреп, ему ссудили какую–то одежонку, накормили. Обращались в случае крайней необходимости и охраняли, похоже, не так чтобы очень — вообще незаметно, чтобы кто–то надзирал. И снова день непрерывной скачки, к вечеру бывший узник еле держался, на одной только гордости.
Ночевали в небольшом городишке. Илчу раньше сюда не заносило, и не мудрено: краем уха он услыхал, что это местечко давно под влиянием иледов, новых слуг Дракона. Тут–то к нему и приставили писца, чтобы, как Серый и обещал, всю эту темную историю перенести на пергамент. Илча немного подумал. Что это ему сулит?
— А что со мною дальше будет? — хмуро осведомился он у посланца.
Писец запнулся, нахмурился, потом безмолвно вышел.