— Прекратить огонь, я сказал!
— Что с тобой, черт побери! — крикнул Лорримеру рыжий парень и бросил испуганный взгляд на Боллена.
— Простите, сэр, — пробормотал Лорример, сам испугавшись того, что ослушался хозяина. И все, кто пытался помочь раненым, с проклятиями и воплями разбежались. Последней пулей Лорримера был убит Клем Пейн.
Глава LVII
Шесть тысяч рабочих нефтеперерабатывающего завода в Пуэнт-а-Пьер объявили забастовку. Всякая работа прекратилась. Разгневанные рабочие направились из Пойнт-Фортина в Сан-Фернандо, в тридцати милях к югу, по пути задерживая грузовики и автобусы и приглашая пассажиров, таких же рабочих, как и они, присоединиться к ним. Рабочие сахарных заводов «Юзин Сент-Мадлен» в окрестностях Сан-Фернандо, узнав о новых убийствах, немедленно бросили работу. Безропотные негры и индийцы с проклятиями набрасывались на своих белых хозяев, ломали машины. Рабочие сахарных плантаций и батраки не только бастовали, но, лишенные руководителей и возможности организованно выразить свое негодование, совершали бессмысленные акты насилия, давая выход накопившемуся гневу. В одном из центральных районов острова босые и оборванные сельскохозяйственные рабочие явились к управляющему и потребовали повышения расценок. Они пришли, держа в руках орудия, которыми добывали свой хлеб: мотыги, ножи для резки тростника, вилы. Вооруженная полиция спряталась за изгородью позади бунгало управляющего. Когда тот вышел на крыльцо и обратился к толпе, полиция открыла огонь и убила еще несколько своих черных собратьев.
На острове запахло кровью. И с новой силой вспыхнул гнев против белых...
Когда в понедельник утром рабочие из Пойнт-Фортина и Пуэнт-а-Пьер пришли в Файзабад и рассказали о расстрелах и тысячных толпах бастующих, Лемэтр, Француз и Барнетт решили во что бы то ни стало поднять на борьбу портовых и железнодорожных рабочих. Они понимали, что, если удастся парализовать торговлю острова, это заставит предпринимателей одуматься.
— Пусть лозунгом будет: «Мы хотим повышения заработной платы, а не войны», — сказал расстроенный Лемэтр, сжимая руками голову, по-женски повязанную белым платком.
— «Повышения заработной платы, а не войны!» — насмешливо повторил Француз. — Похоже, что ты сдаешь позиции, Бен. Посмотри на людей, только посмотри на них! Они хотят и того и другого! Тебе уже не удержать их. И они правы. Пусть будет война!
— Ты рассуждаешь, как круглый идиот! — вспыхнул Лемэтр. — Чем воевать? Голыми руками? В любой момент могут прибыть английские матросы с пулеметами. Наш долг — сдерживать рабочих, провести забастовку, требовать повышения заработной платы и создания профсоюзов. Но всеми силами надо удерживать их от насилия. Похоже, что ты поглупел от тех побоев, что получил вчера.
Француз раздраженно махнул рукой и резко обернулся. Его подбородок дрожал от гнева, когда он взглянул в лицо Лемэтру.
— Знаешь что? — сказал он. — Я сейчас же еду в Порт-оф-Спейн. Я знаю, что грузчики и портовые рабочие пойдут за мной. И как, по-твоему, я должен вести себя, если полиция начнет стрелять? Броситься наутек? Думаю, что рабочие и без моей помощи разберутся, что им делать.
— Это верно, — поддержал его Барнетт, как всегда, криво улыбаясь только краешком рта. — Будь что будет, но мы должны поддерживать решимость народа бастовать.
Француз, не раздумывая, тотчас же уехал в Порт-оф-Спейн.
Касси, Барнетт и еще сотни две бастующих из Пойнт-Фортина и Файзабада прямо на улице устроили митинг. С воскресного утра полиция не осмеливалась показываться в поселке. На митинге, длившемся около часа, рабочие подробно рассказывали о действиях полиции, о том, как она задерживает на дорогах машины и допрашивает водителей. Жители Файзабада прямо говорили, что у себя в поселке они теперь хозяева.
От прежней робости Касси не осталось и следа. Рано утром в воскресенье, спрятав в безопасном месте переодетого Лемэтра, она отвела маленькую Грейси к тетке. Вскоре после этого нагрянула полиция и начался обыск. Домик Лемэтра стоял на самой окраине и одним из первых подвергся обыску. Полиция умышленно распарывала штыками матрацы, рвала простыни, разбрасывала по полу одежду, била посуду. Сложив руки на груди, Касси с ненавистью, смешанной со страхом, глядела на эти бесчинства. Она знала, что, как только полицейские снова почувствуют себя хозяевами в поселке, ей нечего ждать пощады: она была женой Лемэтра и к тому же известна своим непокорством. Она знала, что найдутся в поселке и такие, что из страха и желания спасти свою шкуру расскажут о ее участии в убийстве Дюка. Потом вдруг обыски прекратились; этот старый болван из Законодательного совета что-то лепетал о том, что надо работать, то есть помогать компании набивать карманы, а губернатор только и знал, что вел разговоры с чиновниками, — разговоры, одни разговоры! Молодец Француз, что задал перцу старому соглашателю! Порядком она и другие посмеялись, когда полицейские окружили этого обожравшегося представителя власти и побыстрей убрались вместе с ним восвояси...