— На что мне твои четырнадцать долларов, женщина? Принеси мне все пятнадцать, не то твоей хозяйке придется кое-чего не досчитаться в этом месяце.
Сейчас миссис Энрикес уже отложила шесть долларов, чтобы уплатить за квартиру. Они лежали где-то в ящике туалетного столика, среди счетов, старых рецептов, выкроек, булавок и коробок из-под пудры. Десять долларов она получит от Осборнов, по пять за каждое платье. Она сможет не только уплатить за квартиру, но оставить себе целый доллар на расходы.
Двадцать третьего августа она отправилась к Осборнам делать примерку. В ее отсутствие приходил агент. Он предупредил Лию, что, если до двадцать пятого не будет уплачено за квартиру, он приведет судебного исполнителя. Вернувшись домой, миссис Энрикес сразу же послала Лию к пяти заказчицам, которые оставались ей должны.
— Скажи им, что мне надо платить за квартиру, Лия. Объясни им...
Но Лия принесла всего лишь доллар и пятьдесят центов. Долг отдала только одна заказчица, а остальные велели зайти в конце месяца.
Миссис Энрикес дала Лии шиллинг, чтобы та купила завтрак на троих. В полдень из школы прибежала Елена — у ее единственной пары туфель отлетели подметки. Елена готовилась к экзаменам на аттестат зрелости, а поскольку без аттестата невозможно получить работу в государственном учреждении, Елена во что бы то ни стало должна была посещать школу. К тому же миссис Энрикес очень хотелось иметь возможность как-нибудь при случае сказать своим приятельницам: «Елена сдала на аттестат. Просто сама не знаю, как это ей удалось. Ведь она почти не занималась».
Ни один сапожник не согласится за полчаса подбить новые подметки. Пришлось послать Лию купить пару дешевых туфель. Два доллара на туфли, остается всего пять долларов двадцать шесть центов. Пять долларов, вместе с теми десятью, что она получит от Осборнов, пойдут на то, чтобы уплатить за квартиру, а двадцать шесть центов — на обед.
Наступило двадцать четвертое число. Елена не пошла в школу, так как была голодна, а в доме не было ни крошки. Двадцать шесть центов еще вчера ушли на обед.
Утром жарко припекало солнце. Зной проникал через потемневшие стропила потолка, и сами стропила и деревянная крыша сухо потрескивали. Горячий воздух волнами поднимался с земли, и в безмолвии и зное утра чувствовалось напряженное ожидание грозы. Во дворе проститутка Роза напевала духовный гимн и ритмично покачивалась над стиральной доской. По улице, толкая перед собой тележку, ковылял босой крестьянин. Одна штанина его рваных брюк туго обтягивала чудовищно раздувшуюся от слоновой болезни ногу. Наклонившись вперед и обливаясь потом, он толкал тележку и певучим голосом выкрикивал:
— Сладкий карто-о-фель! Папаши, мамаши, сладкий карто-о-фель!
Потом вдруг наступила тишина. Ее нарушил лишь громкий вздох миссис Энрикес, когда она, чтобы хоть немного освежиться, встряхнула на груди прилипшее к телу платье.
— Миссис Констэнтайн? — вслух раздумывала она, жадно вдыхая запах еды, которую готовила Роза. — Нет, она мне ничего не должна. Мисс Уортон должна мне, но я столько раз брала у нее, что мне просто неудобно к ней обращаться? Миссис Мур... Лия! — крикнула она служанку. — Сходи-ка еще к миссис. Мур и попроси у нее те пятьдесят центов, которые она мне бог весть уж сколько должна... Гортензия уехала, так и не отдав долга!
Вернулась Лия.
— Ух, как она была недовольна! Oui![3] Сказала, что отдаст не раньше конца той недели. Говорит, что у нее нет ваших способностей легко зарабатывать деньги.
«В долг мне уже никто не даст, — думала миссис Энрикес, — Ци-Вейю я должна пятьдесят долларов. Боже милостивый, когда же я смогу отдать их! А он-то хорош. Допустил, чтобы долг так вырос!»
Она вошла в спальню и тихонько, чтобы не услышала Елена, открыла ящик туалетного столика. Вынув потрепанную коричневую сумочку, она в сотый раз пересчитала деньги, сокрушенно причмокнула губами и снова спрятала сумочку в ящик.
— Черт бы ее побрал! — вдруг вспылила она. — Ведь она может уплатить мне за работу, да не хочет... — Рот у нее наполнился слюной от аппетитных запахов, доносившихся из кастрюлек соседки Розы. — К двум часам я во что бы то ни стало должна закончить платья. В три, возможно, я уже буду дома.
Опустившись па колени перед зажженными свечами, миссис Энрикес зашептала молитву.
В соседней комнате Елена молча шила. Прошел час, другой…
«Елена во всем винит меня. Но что я могу поделать?.. Она никогда не ропщет, не жалуется... у нее отличный аппетит...»