— Он весь в руках у этих скотов из нефтяных компаний! — неистовствовал Лемэтр. — Он их послушное орудие! Неужели он не человек и не понимает, что терпению рабочих пришел конец? У нас тоже есть чувство собственного достоинства, сознание справедливости... Если бы только у нас было оружие, оружие!.. — Он скрежетал зубами. Вспомнил Клема Пейна, верного товарища и друга, и сжал кулаки в бессильном гневе — он не мог отомстить за его смерть.
«Прекратить забастовку? — раздумывал он. — Это все равно что остановить извержение вулкана!»
Глава LX
— Вот как, друг, значит, ты превратился в женщину? — захихикал Винчестер тонким бабьим голосом, разглядывая женский наряд Лемэтра, когда поздно вечером тот пришел к нему вместе с Касси.
— Француз сказал, что у тебя найдется для нас комната, — коротко ответил Лемэтр.
— Конечно, найдется. Хоть я и беден, как тебе известно, но друзей не забываю. Садись. Хочешь выпить?
— Нет, спасибо.
— А как ты, Касси?
— Нет, благодарю, мистер Винчестер.
— Не стоит печалиться, парень, — сказал Винчестер, снова с нескрываемым удовольствием разглядывая костюм Лемэтра. — Джулия, поди сюда и познакомься с дамами! — позвал он жену.
От насмешливо-покровительственного тона Винчестера кровь бросилась в лицо Лемэтру.
Жена Винчестера готовила комнату. Касси пошла помочь ей.
— Да, парень, попал ты в кашу, да, — сказал Винчестер. — Когда имеешь дело с одержимыми...
— Раз ты уж заговорил о каше, то припомни-ка лучше забастовку пекарей, — резко прервал его Лемэтр.
— Да, я тоже потерпел неудачу, да, потерпел. Но я держался до конца, — сказал Винчестер, ухмыляясь. — А вот только ты сказал в ту субботу, на митинге во дворе: «Не дайте им арестовать меня!» — твое дело было уже проиграно...
— Газеты врут! — гневно воскликнул Лемэтр. — Я никогда не произносил таких слов.
Старик предупреждающе приложил палец к губам и покосился на окно.
— Твой голос — ты должен говорить потише. Ты ведь знаешь, парень, на что способны такие полоумные, как Француз, — продолжал он, понизив голос и размахивая руками, обтянутыми сухой, как пергамент, кожей. — Никакой осторожности... никакой предусмотрительности. — Он с особым удовольствием произнес последнее слово.
Но Лемэтр отрезал:
— Говорил бы лучше о том, что знаешь.
Это обозлило Винчестера. Он разразился смехом.
— Ага, говорить о том, что знаю! Хочешь знать, что я знаю? Я знаю то, что ты больше уже не вожак рабочих. Ты опозорил себя. Мужчин, женщин, детей убивали, а ты бежал!
Тщеславный старик наслаждался безвыходным положением Лемэтра и теперь уже нисколько не боялся его.
Лемэтр, как мог, сдерживал себя. Он начал терпеливо разъяснять Винчестеру, почему начались беспорядки: неосторожность полиции, прямые провокации со стороны белых, решивших проучить негров. Но, говоря все это, он испытывал странную неловкость и проклинал себя за то, что пришел в этот дом.
Это был крохотный деревянный домишко, никогда не знавший побелки, и такой же старый, как и его хозяин. Деревянные стены почернели от времени и грязи. В гостиной стояли шесть полированных стульев с прямыми спинками — гордость Винчестера — и кресло-качалка из гнутого дерева; на спинках стульев и на кресле были развешаны кружевные салфеточки. Два круглых столика были густо уставлены уродливыми стеклянными безделушками, а в старом китайском шкапчике хранился ярко раскрашенный чайный сервиз. Пол был дощатый. Салфеточки на спинках стульев, столы, уставленные пыльной стеклянной дребеденью, — все эти жалкие потуги на комфорт и респектабельность гнетуще подействовали на Лемэтра. На стене висела фотография Винчестера в молодости, а напротив — вырезанный из журнала цветной портрет лорда Китченера. Эти единственные в комнате картины усугубили тревогу Лемэтра.
— Мы не туда пришли, — сказал он Касси, когда они ложились спать.
Она молча крепко обняла его и прижалась щекой к его щеке.
— Лучше, если мы будем находиться в разных местах. Мне никогда не нравился Винчестер, — сказала она, вспомнив, как он высмеивал Попито.
— А можешь ты назвать сейчас другое, более безопасное место, где можно было бы укрыться?
— Для тебя — нет.
Она отошла от него и начала раздеваться. Лежа на кровати, он следил за каждым ее движением, словно впервые видел ее.
— Просто поразительно, до чего ты хороша, несмотря ни на что, — сказал он приглушенно, с нотками сожаления в голосе.